Vieux de la vieille - Старая гвардия

Par l’ennui chassé de ma chambre,

J’errais le long du boulevard :

Il faisait un temps de décembre,

Vent froid, fine pluie et brouillard ;

Тоскою выгнанный из дома,

Я вяло вышел на бульвар,

Была осенняя истома,

Холодный ветер, мокрый пар.

Et là je vis, spectacle étrange,

Échappés du sombre séjour,

Sous la bruine et dans la fange,

Passer des spectres en plein jour.

И я увидел призрак странный,

Бежавший из далёких дней,

По грязи и во мгле туманной

Скитающихся днём теней.

Pourtant c’est la nuit que les ombres,

Par un clair de lune allemand,

Dans les vieilles tours en décombres,

Reviennent ordinairement ;

Однако это ночью тени

При свете Реинской луны

На обветшалые ступени

Всегда всходить осуждены

C’est la nuit que les Elfes sortent

Avec leur robe humide au bord,

Et sous les nénuphars emportent

Leur valseur de fatigue mort ;

Ведь этой ночью эльфы бродят,

В одеждах длинных и сырых,

И мёртвого танцора сводят

Под сень кувшинок золотых.

C’est la nuit qu’a lieu la revue

Dans la ballade de Zedlitz,

Où l’Empereur, ombre entrevue,

Compte les ombres d’Austerlitz.

И это ночью по балладе

Зейдлица, видно место то,

Где Император на параде

Приходит в шляпе и пальто.

Mais des spectres près du Gymnase,

À deux pas des Variétés,

Sans brume ou linceul qui les gaze,

Des spectres mouillés et crottés !

Но призраки вблизи Gymnase’а,

От Варьете в пяти шагах,

Без савана, при свете газа,

В сырых, дырявых сапогах!

Avec ses dents jaunes de tartre,

Son crâne de mousse verdi,

À Paris, boulevard Montmartre,

Mob se montrant en plein midi !

Высовывает череп старый,

Морщинами покрытый лоб

В Париже, посреди бульвара

Являющийся в полдень Моб!

La chose vaut qu’on la regarde :

Trois fantômes de vieux grognards,

En uniformes de l’ex-garde,

Avec deux ombres de hussards!

Найдётся ль для событья имя:

Три призрака, и каждый стар

В гвардейской форме, а за ними

Две новых тени, двух гусар!

On eût dit la lithographie

Où, dessinés par un rayon,

Les morts, que Raffet déifie,

Passent, criant : « Napoléon ! »

Как бы с раскрашенной гравюры,

Которой был Раффе пленён

Истлевших воинов фигуры,

Кричащие: Наполеон!

Ce n’était pas les morts qu’éveille

Le son du nocturne tambour,

Mais bien quelques vieux de la vieille

Qui célébraient le grand retour.

Но то не мёртвые кошмары,

Что ночью трубы шевелят,

А только старые из старой,

Великий празднуя возврат

Depuis la suprême bataille,

L’un a maigri, l’autre a grossi ;

L’habit, jadis fait à leur taille,

Est trop grand ou trop rétréci

Ах, после памятного боя

Раздался этот, тот поблёк,

Костюм изящного покроя

То слишком узок, то широк.

Nobles lambeaux, défroque épique,

Saints haillons, qu’étoile une croix,

Dans leur ridicule héroïque

Plus beaux que des manteaux de rois !

Тряпьё исчезнувшего войска,

Лохмотья, что пленяли мир,

В своей забавности геройской

Прекрасней царственных порфир!

Un plumet énervé palpite

Sur leur kolback fauve et pelé ;

Près des trous de balle, la mite

A rongé leur dolman criblé ;

Плюмаж над шапкою медвежей,

Согнутой поперек и вдоль,

И доломан, увы, не свежий,

Вкруг дыр от пуль изъела моль.

Leur culotte de peau trop large

Fait mille plis sur leur fémur ;

Leur sabre rouillé, lourde charge,

Creuse le sol et bat le mur ;

В пыли и в складках панталоны,

Года лежавшие в тиши,

Стучат о встречные колонны

Заржавленные палаши.

Ou bien un embonpoint grotesque,

Avec grand’peine boutonné,

Fait un poussah, dont on rit presque,

Du vieux héros tout chevronné.

Или камзол необычайный,

Застёгнутый с большим трудом,

Попробуйте послушать — тайно

Трещит на воине седом.

Ne les raillez pas, camarade ;

Saluez plutôt chapeau bas

Ces Achilles d’une Iliade

Qu’Homère n’inventerait pas !

Но нет, смеяться вам не надо;

Скорей приветствуйте опять

Ахиллов новой Илиады,

Какой Гомеру не создать.

Respectez leur tête chenue !

Sur leur front par vingt cieux bronzé,

La cicatrice continue

Le sillon que l’âge a creusé.

Цените жёсткость гривы львиной

Что устрашала города,

И углублённые морщины,

Что в лоб их врезали года.

Leur peau, bizarrement noircie,

Dit l’Égypte aux soleils brûlants ;

Et les neiges de la Russie

Poudrent encor leurs cheveux blancs.

Их щёки странно почернели

В стране лучей и пирамид,

И русской бешенство метели

Ещё их кудри серебрит.

Si leurs mains tremblent, c’est sans doute

Du froid de la Bérésina ;

Et s’ils boitent, c’est que la route

Est longue du Caire à Wilna ;

Их руки красны и бессильны

От холода Березины;

Хромают — из Каира в Вильно

Дороги плохи и длинны;

S’ils sont perclus, c’est qu’à la guerre

Les drapeaux étaient leurs seuls draps;

Et si leur manche ne va guère,

C’est qu’un boulet a pris leur bras.

Хрипят — служили им в походе

Знамёна вместо одеял;

Висит рукав их не по моде,

Так, значит, выстрел руку взял.

Ne nous moquons pas de ces hommes

Qu’en riant le gamin poursuit :

Ils furent le jour dont nous sommes

Le soir et peut-être la nuit.

Не смейся же над их убором,

Болезней славных не порочь,

Они ведь были день, в котором

Мы — вечер и, быть может, ночь.

Quand on oublie, ils se souviennent !

Lancier rouge et grenadier bleu,

Au pied de la colonne ils viennent

Comme à l’autel de leur seul dieu :

Забыли мы — они находят

О прошлом яркие слова,

Под тень колонны все приходят,

Как к алтарю их божества.

Là, fiers de leur longue souffrance,

Reconnaissants des maux subis,

Ils sentent le cœur de la France

Battre sous leurs pauvres habits.

Как прежде, ярок взор и блещет,

И горд страданьями в былом,

И сердце Франции трепещет

Под их изношенным тряпьём.

Aussi les pleurs trempent le rire

En voyant ce saint carnaval,

Cette mascarade d’empire,

Passer comme un matin de bal ;

И смех улыбку заменяет,

Когда священный карнавал

В одеждах странных проплывает,

Как бы собравшийся на бал;

Et l’aigle de la grande armée,

Dans le ciel qu’emplit son essor,

Du fond d’une gloire enflammée,

Étend sur eux ses ailes d’or !

А, вставший в тучи грозовые,

Великой Армии орёл

Над ними крылья золотые

Раскинул, словно ореол.