Bûchers et tombeaux - Костры и могилы

Le squelette était invisible,

Au temps heureux de l’Art païen ;

L’homme, sous la forme sensible,

Content du beau, ne cherchait rien.

Когда внимали люди лирам,

Скелет ужасный был незрим,

Был человек доволен миром

И ничего не ждал за ним.

Pas de cadavre sous la tombe,

Spectre hideux de l’être cher,

Comme d’un vêtement qui tombe

Se déshabillant de sa chair,

И труп не осквернял гробницу

Не в силах тленья побороть,

Не сбрасывал, как багряницу,

С себя сгнивающую плоть.

Et, quand la pierre se lézarde,

Parmi les épouvantements,

Montrait à l’œil qui s’y hasarde

Une armature d’ossements ;

И склеп растреснутый, в котором

Гнездились тысячи червей,

Не открывал смущённым взорам

Собранья брошенных костей.

Mais au feu du bûcher ravie

Une pincée entre les doigts,

Résidu léger de la vie,

Qu’enserrait l’urne aux flancs étroits,

Но на костре, пылавшем бурно,

Щепотка оставалась лишь,

Её скрывала нежно урна

В свою таинственную тишь.

Ce que le papillon de l’âme

Laisse de poussière après lui,

Et ce qui reste de la flamme

Sur le trépied, quand elle a lui !

Вот всё, что мотылёк сознанья,

Как пыль, бросает на земле,

Всё, что осталось от пыланья,

Когда треножник в полумгле.

Entre les fleurs et les acanthes,

Dans le marbre, joyeusement,

Amours, ægipans et bacchantes

Dansaient autour du monument ;

Среди плюща, цветов, акаций

На белом мраморе идёт

Амуров, эгипанов, граций,

Танцуя, легкий хоровод.

Tout au plus un petit génie

Du pied éteignait un flambeau ;

Et l’Art versait son harmonie

Sur la tristesse du tombeau.

Да гений маленький, пожалуй,

Что факел ножкой затушил;

Искусство древнее смягчало

Тревожную печаль могил.

Les tombes étaient attrayantes :

Comme on fait d’un enfant qui dort,

D’images douces et riantes

La Vie enveloppait la Mort ;

И жизнь раскрашивала гробы,

Как люльку, где лежит дитя,

Своими образами, чтобы

Ложились трупы в них, шутя.

La Mort dissimulait sa face

Aux trous profonds, au nez camard,

Dont la hideur railleuse efface

Les chimères du cauchemar.

Дырявый нос и скулы-дуги,

Маскировала смерть свой лик,

Которого бежит в испуге

И сам кошмар, её двойник.

Le monstre sous la chair splendide

Cachait son fantôme inconnu,

Et l’œil de la vierge candide

Allait au bel éphèbe nu.

Чудовище под тканью тела

Скрывало страшный образ свой,

И взоры девушки несмелой

Так властно влёк эфеб нагой.

Seulement pour pousser à boire,

Au banquet de Trimalcion,

Une larve, joujou d’ivoire,

Faisait son apparition ;

И только, чтоб склонить к попойке,

На пир, где вождь Трималхион,

Ларв из слоновой кости, бойкий,

Бывал случайно принесён.

Des dieux que l’art toujours révère

Trônaient au ciel marmoréen.

Mais l’Olympe cède au Calvaire,

Jupiter au Nazaréen ;

Дышали боги благодатью

Средь беломраморных небес;

Но уступил Олимп Распятью

И Назареянину Зевс.

Une voix dit : « Pan est mort ! » — L’ombre

S’étend. — Comme sur un drap noir,

Sur la tristesse immense et sombre

Le blanc squelette se fait voir.

Был голос: — Умер Пан! — И тени

Простёрлись. — Словно на стене,

Над тягостью земных томлений

Встал белый призрак в тишине.

Il signe les pierres funèbres

De son paraphe de fémurs,

Pend son chapelet de vertèbres

Dans les charniers, le long des murs ;

Он чертит погребальный камень

Огромным росчерком руки,

Вдоль стен кладбищенских, как пламень,

Развешивает позвонки.

Des cercueils lève le couvercle

Avec ses bras aux os pointus,

Dessine ses côtes en cercle

Et rit de son large rictus.

Он поднимает крышку гроба

Своей костлявою рукой,

Круглятся рёбра, дышит злоба

Из рта, из ямины пустой.

Il pousse à la danse macabre

L’empereur, le pape et le roi,

Et de son cheval qui se cabre

Jette bas le preux plein d’effroi.

Со смехом в адский пляс толкает

Сеньоров, пап и королей

И, полных ужаса, бросает

Бойцов с испуганных коней.

Il entre chez la courtisane

Et fait des mines au miroir ;

Du malade il boit la tisane,

De l’avare ouvre le tiroir ;

Он в доме куртизанки бледной

Гримасничает у зеркал,

Он пьёт больных напиток бедный,

Он у скупого ключ украл

Piquant l’attelage qui rue

Avec un os pour aiguillon,

Du laboureur à la charrue

Termine en fosse le sillon ;

Коля зазубренною костью

Ревущих, медленных быков,

За плугом он идёт со злостью

И превращает ниву в ров.

Et, parmi la foule priée,

Hôte inattendu, sous le banc,

Vole à la pâle mariée

Sa jarretière de ruban.

Средь приглашённых, неудачный

Пришелец, он твердит своё

И тянет с бледной новобрачной

Подвязку красную её.

À chaque pas grossit la bande;

Le jeune au vieux donne la main ;

L’irrésistible sarabande

Met en branle le genre humain.

И каждый миг всё больше банда;

За старцем следом молодой;

Стремительная сарабанда

Бросает в пляску род людской.

Le spectre en tête se déhanche,

Dansant et jouant du rebec,

Et sur fond noir, en couleur blanche,

Holbein l’esquisse d’un trait sec.

Фантом идёт походкой тряской,

Танцует и в гудок трубит,

На чёрном фоне белой краской

Гольбейн его изобразит.

Quand le siècle devient frivole,

Il suit la mode : en tonnelet

Retrousse son linceul et vole,

Comme un Cupidon de ballet,

Когда смеётся жизнь живая,

И он по моде: в кринолин

Расправит саван, улетая, —

Совсем балетный арлекин,

Au tombeau-sofa des marquises

Qui reposent, lasses d’amour,

En des attitudes exquises,

Dans les chapelles Pompadour.

Туда, где, от любимой грёзы

Устав, маркизы и Амур,

Принял изысканные позы,

Лежат в капеллах Помпадур.

Mais voile-toi, masque sans joues,

Comédien que le ver mord,

Depuis assez longtemps tu joues

Le mélodrame de la Mort.

Но скрой очей пустую яму

Ты, клоун, изгрызенный червём,

Ужасной смерти мелодраму

Ты доиграешь нам потом.

Reviens, reviens, bel Art antique,

De ton paros étincelant

Couvrir ce squelette gothique ;

Dévore-le, bûcher brûlant !

Вернись античная причуда,

В паросский блещущий убор

Облечь готическое чудо,

Пожри, пожри его костёр.

Si nous sommes une statue

Sculptée à l’image de Dieu,

Quand cette image est abattue,

Jetons-en les débris au feu.

И если вправду мы — статуя

Господня, то её не тронь,

Когда ж обрушилась, ликуя,

Остатки выброси в огонь

Toi, forme immortelle, remonte

Dans la flamme aux sources du Beau,

Sans que ton argile ait la honte

Et les misères du tombeau !

Пусть форма вечная взлетает

В тот рай, что ей Господь открыл,

Но пусть и глина не узнает

Стыда и ужаса могил.