Insomnie - Бессонница

Quand une lueur pâle à l’orient se lève,

Quand la porte du jour, vague et pareille au rêve,

Commence à s’entr’ouvrir et blanchit à l’horizon,

Comme l’espoir blanchit le seuil d’une prison,

Se réveiller, c’est bien, et travailler, c’est juste.

Quand le matin à Dieu chante son hymne auguste,

Le travail, saint tribut dû par l’homme mortel,

Est la strophe sacrée au pied du sombre autel ;

Le soc murmure un psaume ; et c’est un chant sublime

Qui, dès l’aurore, au fond des forêts, sur l’abîme,

Au bruit de la cognée, au choc des avirons,

Sort des durs matelots et des noirs bûcherons.

Когда чуть брезжит день, с ночной сражаясь тенью,

И сквозь окно зари, подобное виденью,

Льет бледные лучи на мглистый небосвод, —

Так на порог тюрьмы лучи надежда льет, —

Тогда легко вставать и радостно трудиться.

В часы, когда рассвет поет свой гимн, как птица

В него вплетается торжественной строфой

Людской привычный труд, священный и простой.

Слагает плуг псалмы; чудесным звукам вторя,

В уключине весло поет над бездной моря;

Вонзаясь в дерево, отточенный топор

Напевом радостным безмолвный будит бор.

Mais, au milieu des nuits, s’éveiller ! quel mystère !

Songer, sinistre et seul, quand tout dort sur la terre !

Quand pas un œil vivant ne veille, pas un feu,

Quand les sept chevaux d’or du grand chariot bleu

Rentrent à l’écurie et descendent au pôle,

Se sentir dans son lit soudain toucher l’épaule

Par quelqu’un d’inconnu qui dit : Allons ! c’est moi !

Travaillons ! — La chair gronde et demande pourquoi.

Но как таинственно средь ночи пробужденье,

Когда земля молчит, погружена в забвенье,

И люди крепко спят, и в окнах нет огней,

И с неба вниз бегут семь золотых коней

В конюшню, к полюсу!.. О, как необычайно

Проснуться в этот час, услышав голос тайный,

Прикосновение почувствовав к плечу:

«Я здесь. Работа ждет». Плоть стонет: «Не хочу!

— Je dors. Je suis très las de la course dernière ;

Ma paupière est encor du somme prisonnière ;

Maître mystérieux, grâce ! que me veux-tu ?

Certe, il faut que tu sois un démon bien têtu

De venir m’éveiller toujours quand tout repose !

Aie un peu de raison. Il est encor nuit close;

Regarde, j’ouvre l’œil puisque cela te plaît;

Pas la moindre lueur aux fentes du volet.

Va-t’en ! je dors, j’ai chaud, je rêve à ma maîtresse.

Elle faisait flotter sur moi sa longue tresse,

D’où pleuvaient sur mon front des astres et des fleurs.

Va-t’en ! Tu reviendras demain, au jour, ailleurs.

Je te tourne le dos, je ne veux pas ! décampe!

Ne pose pas ton doigt de braise sur ma tempe:

La biche Illusion me mangeait dans le creux

De la main ; tu l’as fait enfuir. J’étais heureux,

Je ronflais comme un bœuf ; laisse-moi. C’est stupide.

Ciel ! déjà ma pensée, inquiète et rapide,

Fil sans bout, se dévide et tourne à ton fuseau.

Tu m’apportes un vers, étrange et fauve oiseau

Que tu viens de saisir dans les pâles nuées.

Je n’en veux pas. Le vent, des ses tristes huées,

Emplit l’antre des cieux ; les souffles, noirs dragons,

Passent en secouant ma porte sur ses gonds.

— Paix là ! va-t’en, bourreau ! quant au vers, je le lâche.

—Je veux toute la nuit dormir comme un vieux lâche;

Voyons, ménage un peu ton pauvre compagnon.

Je suis las, je suis mort, laisse-moi dormir!

Я сплю. Я утомлен вчерашнею ходьбою.

Оцепененье сна еще владеет мною.

Помилосердствуй, дух, дай отдохнуть и мне!

Едва прилягу я, забудусь в тишине, —

Упрямый, ты ко мне приходишь. Мир бесшумен,

Кругом глухая ночь… Так будь благоразумен!

Ну что ж, открыть глаза принудил ты меня.

Темно… Еще далек рассветный проблеск дня.

Уйди! Мне так тепло, я грежу о любимой,

О пряди шелковой, во мраке еле зримой,

На грудь мне сыплются и звезды и цветы…

Уйди! Придет заря — тогда вернешься ты.

Я отвернусь к стене, ты слышишь? Убирайся!

Рукою огненной ко мне не прикасайся!

Я приручил мечту, она робка как лань

А ты вспугнул ее… Оставь меня, отстань!

Я спал мертвецким сном, храпел что было мочи…

О, боги! Мысль моя во тьме безмолвной ночи

Намотана, как нить на злом веретене.

Ты стих трепещущий протягиваешь мне, —

Он прежде в облаках порхал, подобно птице…

Я не хочу его! Свирепый ветер злится

И дверь мою крушит, как сказочный дракон,

И ревом полнится туманный небосклон. Уйди, палач!

Твой стих я выпущу на волю,

И глаз не разомкну, и нынче высплюсь вволю.

Ну, сжалься надо мной; дружны мы столько лет!

Я не могу, я мертв, я сном окован…»

— Non !

Est-ce que je dors, moi ? dit l’Idée implacable.

Penseur, subis ta loi ; forçat, tire ton câble.

Quoi ! cette bête a goût au vil foin du sommeil!

L’orient est pour moi toujours clair et vermeil.

Que m’importe le corps ! qu’il marche, souffre et meure!

Horrible esclave, allons, travaille ! c’est mon heure.

«Нет!

Ведь я не сплю! — твердит мне замысел-мучитель. —

Влачи оковы, раб! Исполни долг, мыслитель!

Как, ждет охапки сна бесстыдный этот скот?

Нет, мне заря всегда свой луч румяный шлет.

Пусть плоть, покорствуя, несет страданий бремя.

Колодник, не ленись! Мое настало время».

Et l’ange étreint Jacob, et l’âme tient le corps ;

Nul moyen de lutter ; et tout revient alors,

Le drame commencé dont l’ébauche frissonne,

Ruy Blas, Marion, Job, Sylva, son cor qui sonne,

Ou le roman pleurant avec des yeux humains,

Ou l’ode qui s’enfonce en deux profonds chemins,

Dans l’azur près d’Horace et dans l’ombre avec Dante ;

Il faut dans ces labeurs rentrer la tête ardente;

Dans ces grands horizons subitement rouverts,

Il faut de strophe en strophe, il faut de vers en vers,

S’en aller devant soi, pensif, ivre de l’ombre ;

Il faut, rêveur nocturne en proie à l’esprit sombre,

Gravir le dur sentier de l’inspiration,

Poursuivre la lointaine et blanche vision,

Traverser, effaré, les clairières désertes,

Le champ plein de tombeaux, les eaux, les herbes vertes,

Et franchir la forêt, le torrent, le hallier,

Noir cheval galopant sous le noir cavalier.

И плоть побеждена, и властвует душа,

Я покоряюсь ей, и вот ко мне, спеша,

Бегут наброски драм, рой замыслов дрожащий,

Рюи, и Марион, и Сильвы рог звенящий;

Во тьме я чувствую романа скорбный взгляд,

И оду вижу я, что с Дантом сходит в ад

Иль поднимается с Горацием к светилам, —

И должен я писать со страстью, с гневным пылом.

Неведомой тропой, что в дальний край ведет,

Я должен двигаться без устали вперед,

Стих за стихом слагать и слово вслед за словом.

Ночной одетый мглой, в молчании суровом

Преследуя мечту, я должен вдаль идти

По вдохновения скалистому пути,

И должен посетить леса, поля, дубравы,

Кладбища сонные, где пахнут смертью травы,

Озера, что таят чудовищ в глубине, —

Я, всадник сумрачный на сумрачном коне.