Le Val des marguerites - Долина, поросшая нивяником

C’est au fond d’un ravin fantastique et superbe

Où maint rocher lépreux penche et dresse le front :

Une espèce de puits gigantesquement rond

Dont l’eau n’aurait servi qu’à faire pousser l’herbe.

Гряда ущербных скал стоит над котловиной.

Невероятный вид - огромнейший овраг,

сбирающий дожди и росы, как черпак

и ставший потому обильной луговиной.

Là, le mystère ému déployant ses deux ailes

Fantomatise l’air, les pas et les reflets :

Il semble, à cet endroit, que des lutins follets

Accrochent leurs zigzags à ceux des demoiselles.

Дороги здесь узки, таинственны и глухи.

Здесь явь порой чудней досужих небылиц.

Тут могут, затаясь, подстерегать девиц,

на перепутьях их, проказливые духи.

L’horreur des alentours en ferme les approches ;

L’écho n’y porte pas le sifflet des convois ;

Ses murmures voilés ont le filet de voix

Des gouttelettes d’eau qui filtrent sous les roches.

Окрестность так дика, что нет сюда и ходу.

Нет эха, нет гудков и лязга поездов.

Все дальние шумы стихают без следов.

Лишь слышно, как скала по капле цедит воду.

C’est si mort et si frais, il y flotte, il y vague

Tant de silence neuf, de bruit inentendu,

Que l’on pressent toujours en ce vallon perdu

Quelque apparition indéfiniment vague !

Здесь в смене разных чувств, в их странной веренице,

за тишиною вслед идёт нежданный шум.

Вдруг радостью пахнёт, и дол опять угрюм.

Здесь трудно угадать, что может приключиться.

Il n’a jamais connu ni moutons, ni chevrettes,

Ni bergère qui chante en tenant ses tricots ;

Les tiges de bluets et de coquelicots

N’y font jamais hocher leurs petites aigrettes :

Там песен не поют, не вяжут шерсть пастушки

Никто овец и коз не водит в тот овраг.

Там, хвастаясь собой, ни василёк, ни мак

не тянут вверх свои цветущие верхушки.

Mais, entre ses grands houx droits comme des guérites,

Ce val, si loin des champs, des prés et des manoirs,

Cache, tous les étés, ses gazons drus et noirs

Sous un fourmillement de hautes marguerites.

Тут падубы в строю. И каждый, как охранник,

всё лето стережёт совсем особый луг,

залёгший вдалеке от замков и лачуг, -

тут, полня даль и ширь, цветёт густой нивяник

Chœur vibrant et muet, innocent et paisible,

Où chaque pâquerette, à côté de sa sœur,

A des mouvements blancs d’une extrême douceur,

Dans la foule compacte et cependant flexible.

Колеблясь на корню, один другому вторя,

в нежнейшей белизне и в золоте стоят цветы

- не разберёшь, кто тут сестра, кто брат, -

в бесчисленном своём немом и мирном хоре.

L’oiseau, pour les frôler, quitte l’orme et l’érable ;

Et le papillon gris, dans un mol unisson,

Y confond sa couleur, sa grâce et son frisson

Quand il vient y poser son corps impondérable.

К ним, бросив вяз и клён, слетают с веток птицы;

и бабочка летит, сменяя в унисон - под цвет

и ритм цветов - и трепет свой и тон,

и, не сомнув цветов, на венчики садится

Le Gnome en phaéton voit dans chacune d’elles

Une petite roue au moyeu d’or bombé,

Et le Sylphe y glissant pense qu’il est tombé

Sur un nuage ami de ses battements d’ailes.

Ведя свой фаэтон сквозь это изобилье,

в цветах увидит Эльф подобия колёс,

и Сильф, как в облаках, любуясь блеском рос,

несёт среди цветов трепещущие крылья.

La Nature contemple avec sollicitude

Ce petit peuple frêle, onduleux et tremblant

Qu’elle a fait tout exprès pour mettre un manteau blanc

À la virginité de cette solitude.

На хрупкие цветы нивяника природа

с участием глядит, смирив свой частый гнев,

в уединенье их, как на невинных дев,

на каждого надев наряд высокой моды.

On dirait que le vent qui jamais ne les froisse

Veut épargner ici les fleurs des grands chemins,

Qui plaisent aux yeux purs, tentent les tristes mains,

Et que l’Amour peureux consulte en son angoisse.

Поповником их кличь, ромашкой, маргариткой,

нивяником зови - большой ошибки нет.

Но как их часто рвут, ища у них ответ,

в гаданьях о любви, в тоске под этой пыткой !

Nul arôme ne sort de leur corolle blême ;

Mais au lieu d’un parfum mortel ou corrupteur,

Elles soufflent aux cieux la mystique senteur

De la simplicité dont elles sont l’emblème.

Нивяник - не пахуч, не роза из Эдема,

и запахом своим не завлечёт в мечту.

Он - символ, чтоб собой означить простоту.

Его цветы - её наглядная эмблема.

Et toutes, chuchotant d’imperceptibles phrases,

Semblent remercier l’azur qui, tant de fois,

Malgré le mur des rocs et le rideau des bois,

Leur verse de si près ses lointaines extases.

Все шёпоты его, невнятные нам фразы -

непревзойдённый гимн в честь благости небес,

которые с высот, сквозь толщи скал, сквозь лес

доносят до цветов лазурные экстазы.

Avant que le matin, avec ses doigts d’opale,

N’ait encore essuyé leurs larmes de la nuit,

Elles feraient songer aux vierges de l’ennui

Qui s’éveillent en pleurs, et la face plus pâle.

Пока с утра заря янтарными лучами

не высушит всех слёз, что причиняет ночь,

нивянику ничем в печали не помочь,

он попросту грустит в тоскливой панораме.

Le soleil les bénit de ses yeux sans paupières,

Et, fraternellement, ce Gouffre-Paradis

Reçoit, comme un baiser des alentours maudits,

L’âme des végétaux et le soupir des pierres.

Но тут глаза без век приветно вскинет Солнце -

и радостно вздохнёт, проснувшись, Пропасть-Рай.

Ей братский поцелуй пошлёт весь дикий край.

Все камни оживут, и все цветы-питомцы.

Puis, la chère tribu, quand le soir se termine,

Sous la lune d’argent qui se joue au travers,

Devient, entre ses houx lumineusement verts,

Une vapeur de lait, de cristal et d’hermine.

А вечером цветы раскинутся, блистая, -

(когда все ветви крон лучами пронзены

под чистым серебром сияющей Луны) -

как светлый белый пар, как шкурки горностая.

Et c’est alors qu’on voit des formes long-voilées,

Deux spectres du silence et de l’isolement,

Se mouvoir côte à côte, harmonieusement,

Sur ce lac endormi de blancheurs étoilées.

Вот тут-то и придут два призрачных виденья:

над сонною волной изящных белых звёзд

бок о бок, как в плащах, предстанут в полный рост

дух вечной тишины и дух уединенья.