The White Ship - Белый Корабль

By none but me can the tale be told

The butcher of Rouen, poor Berold.

(Lands are swayed by a King on a throne.)

'Twas a royal train put forth to sea

Yet the tale can be told by none but me.

(The sea hath no King but God alone.)

Лишь я вам про всё расскажу без обмана

Берольд-горемыка, мясник из Руана.

(Монарху на троне покорна земля.)

Корабль королевский плыл в море суровом,

Но больше о том не расскажет никто вам.

(Бог властвует морем, там нет короля.)

King Henry held it as life's whole gain

That after his death his son should reign.

Всю жизнь свою Генрих желал одного -

Чтоб сын его царствовал после него.

`Twas so in my youth I heard men say

And my old age calls it back to-day.

Я в юности слышал об этом не раз

И помню до старости давний рассказ.

King Henry of England's realm was he

And Henry Duke of Normandy.

Тот Генрих присвоил английский престол,

Норманнское герцогство он прибрёл.

The times had changed when on either coast

"Clerkly Harry" was all his boast.

А прежде на двух побережьях пролива

Лишь "Гарри Разумником" звался хвастливо.

Of ruthless strokes full many an one

He had struck to crown himself and his son;

And his elder brother's eyes were gone.

Упрям и безжалостен, вскорости он

Добыл и себе, и наследнику трон -

И брат его старший был зренья лишён.

And when to the chase his court would crowd,

The poor flung ploughshares on his road,

And shrieked: "Our cry is from King to God!"

Охотился Генрих со свитой помногу

Бросала плуги беднота на дорогу,

Взывая: "О мести мы молимся Богу!"

But all the chiefs of the English land

Had knelt and kissed the Prince's hand.

Но, встав на колени, английская знать

Наследнику руку решилась лобзать.

And next with his son he sailed to France

To claim the Norman allegiance:

Взяв сына, был вскоре король на пути

Во Францию - подданных там обрести.

And every baron in Normandy

Had taken the oath of fealty.

И все феодалы норманнской земли

Присягу на верность ему принесли.

'Twas sworn and sealed, and the day had come

When the King and the Prince might journey home:

Скрепив соглашение, перед зимой

Надумал король возвратиться домой:

For Christmas cheer is to home hearts dear,

And Christmas now was drawing near.

В рождественский всё приводилось порядок

Но гомон колядок лишь дома нам сладок.

Stout Fitz-Stephen came to the King, -

A pilot famous in seafaring;

Фиц-Стивен пришёл говорить с королём

Моряк, замечательный в деле своём.

And he held to the King, in all men's sight,

A mark of gold for his tribute's right.

У всех на глазах он подал королю

Печать золотую, награду свою.

"Liege Lord! my father guided the ship

From whose boat your father's foot did slip

When he caught the English soil in his grip,

"Властитель! Отец мой стоял у руля

Когда твой родитель упал, и земля

Зажата была в кулаке короля.

"And cried: 'By this clasp I claim command

O'er every rood of English land!'

Он крикнул: "Вот так-то я каждую пядь

Английских владений сумею забрать!"

"He was borne to the realm you rule o'er now

In that ship with the archer carved at her prow:

Помог же ему в овладении троном

Корабль со стрелком на носу заострённом.

"And thither I'll bear, an' it be my due,

Your father's son and his grandson too.

Я ныне почту за великую честь

И сына, и внука его перевезть.

"The famed White Ship is mine in the bay;

From Harfleur's harbour she sails to-day,

Мой Белый Корабль - нет славнее, чем он -

Уж в Гарфлёр стоит, и почти снаряжён.

"With masts fair-pennoned as Norman spears

And with fifty well-tried mariners."

Как на копьях норманнских, флажки шелестят,

Моряки все испытаны, их пятьдесят."

Quoth the King: "My ships are chosen each one,

But I'll not say nay to Stephen's son.

А король: "Мы суда подобрали как раз

Только Стивена сын не получит отказ.

"My son and daughter and fellowship

Shall cross the water in the White Ship."

Пусть же Белый Корабль вновь заслужит почёт:

Сына, дочь и друзей их домой отвезёт."

The King set sail with the eve's south wind,

And soon he left that coast behind.

Королевский корабль, паруса распустив,

С южным ветром вечерним покинул залив.

The Prince and all his, a princely show,

Remained in the good White Ship to go.

Принц остался, и с ним вся блестящая знать,

Повелели им Белый Корабль поджидать.

With noble knights and with ladies fair,

With courtiers and sailors gathered there,

Three hundred living souls we were:

Дамы дивные, рыцари, гордые видом

Собрались и придворные, и моряки там -

Триста душ перед морем, луною залитым.

And I Berold was the meanest hind

In all that train to the Prince assign'd.

Низкородный Берольд, всех ничтожнее был я

Средь приятелей принца и слуг изобилья.

The Prince was a lawless shameless youth;

From his father's loins he sprang without ruth:

Этот принц, не видал я беспутней юнца,

Бессердечным явился из чресел отца.

Eighteen years till then he had seen

And the devil's dues in him were eighteen.

К девятнадцатой он приближался весне

Восемнадцать уже задолжав сатане.

And now he cried: "Bring wine from below;

Let the sailors revel ere yet they row:

Он кричал как безумный: "Несите вина

Наших славных гребцов напоим допьяна!

"Our speed shall o'ertake my father's flight

Though we sail from the harbour at midnight."

Мы сумеем отца моего обойти,

Хоть и будем с полуночи только в пути!"

The rowers made good cheer without check;

The lords and ladies obeyed his beck;

The night was light, and they danced on the deck

Моряки насчёт выпивки были не прочь

Дамы, рыцари тут же сошлись им помочь -

Гомон, танцы на палубе, светлая ночь.

But at midnight's stroke they cleared the bay,

And the White Ship furrowed the water-way.

Полночь пробило, бухта затихла тогда

Вышел Белый Корабль, забурлила вода.

The sails were set, and the oars kept tune

To the double flight of the ship and the moon:

Паруса были полны, и вёсла дружны

Со стремленьем двойным корабля и луны.

Swifter and swifter the White Ship sped

Till she flew as the spirit flies from the dead:

Скорость Белый Корабль набирал без конца,

Словно дух, отлетающий от мертвеца.

As white as a lily glimmered she

Like a ship's fair ghost upon the sea.

Белой лилией нёсся по гребню волны

Чудный призрак, поднявшийся из глубины.

And the Prince cried, "Friends, 'tis the hour to sing!

Is a songbird's course so swift on the wing?"

Принц воскликнул: "Друзья, запевайте, пора!

Птица певчая будет ли так же быстра?"

And under the winter stars' still throng,

From brown throats, white throats, merry and strong

The knights and the ladies raised a song.

Звёзды зимние сгрудились в небе стеной.

Шеи, вспыхнув те бронзою, те белизной,

Напряглись развесёлою песней хмельной.

A song, - nay, a shriek that rent the sky,

That leaped o'er the deep! - the grievous cry

Of three hundred living that now must die.

Песня - нет, скорбный крик, разорвав облака,

Полетел над волнами! - глухая тоска

Тех трёх сотен, чья радость была коротка.

An instant shriek that sprang to the shock

As the ship's keel felt the sunken rock.

Что-то хрустнуло, головы всем протрезвив:

Это киль корабля напоролся на риф.

'Tis said that afar - a shrill strange sigh -

The King's ships heard it and knew not why.

Говорят, в тот же миг тихий, плачущий звук

С королевского судна услышали вдруг.

Pale Fitz-Stephen stood by the helm

'Mid all those folk that the waves must whelm.

Молчаливый Фиц-Стивен стоял у руля

Рядом с теми, кого уж не примет земля.

A great King's heir for the waves to whelm,

And the helpless pilot pale at the helm!

Пропадает наследник и сын короля,

А беспомощный кормчий застыл у руля!

The ship was eager and sucked athirst,

By the stealthy stab of the sharp reef pierc'd:

Корабль задыхался в потоке бурливом

Пил воду дырою, проломленной рифом,

And like the moil round a sinking cup

The waters against her crowded up.

И чашей тяжёлой, идущей ко дну

Качался, в круги завивая волну.

A moment the pilot's senses spin,

The next he snatched the Prince 'mid the din,

Cut the boat loose, and the youth leaped in.

У кормчего мысли мгновенны всегда

Средь шума он лодку спустил без труда

И принца дрожащего бросил туда.

A few friends leaped with him, standing near.

"Row! the sea's smooth and the night is clear!"

Друзей его несколько прыгнуло тоже

"Гребите! Всё тихо, и море погоже!"

"What! none to be saved but these and I?"

"Row, row as you'd live! All here must die!"

"Как? Разве спастись только мне лишь да им?"

"Гребите скорее! Конец остальным!"

Out of the churn of the choking ship

Which the gulf grapples and the waves strip,

They struck with the strained oars' flash and dip.

И от корабля, где взбивалась вода

И мачты трещали, отплыли тогда:

Лишь вёсла их вспыхивали иногда.

'Twas then o'er the splitting bulwarks' brim

The Prince's sister screamed to him.

Тут лопнула кромка фальшборта, и вмиг

Раздался сестры его сдавленный крик.

He gazed aloft, still rowing apace

And through the whirled surf he knew her face.

Гребя ещё, принц обернулся назад

И встретил её перепуганный взгляд.

To the toppling decks clave one and all

As a fly cleaves to a chamber-wall.

Ухватившись за борт, все скользят по волне,

Словно мухи, прилипшие к белой стене.

I Berold was clinging anear;

I prayed for myself and quaked with fear,

But I saw his eyes as he looked at her.

Я, Берольд, был со всеми, средь скрюченных тел,

Я молитвы шептал и от страха дурел,

Но я видел - как он на неё посмотрел.

He knew her face and he heard her cry,

And he said, "Put back! she must not die!"

Он вскричал, слыша крик и лицо её видя:

"Возвратимся! Её не могу погубить я!"

And back with the current's force they reel

Like a leaf that's drawn to a water-wheel.

Лодка, глухо кряхтя, повернулась кругом,

Как листок, привлечён водяным колесом,

'Neath the ship's travail they scarce might float,

But he rose and stood in the rocking boat.

И назад полетела, седлая волну -

Он же встал и глядел на сестру лишь одну

Low the poor ship leaned on the tide:

O'er the naked keel as she best might slide,

The sister toiled to the brother's side.

Накренился корабль в накипевшую вязь

И по скользкому килю, лишь чудом держась,

Постепенно до брата сестра добралась.

He reached an oar to her from below

And stiffened his arms to clutch her so.

Протянул он ей сразу же лопасть весла,

Чтобы бедная крепче схватиться могла.

But now from the ship some spied the boat,

And "Saved!" was the cry from many a throat.

Но другие заметили принца и лодку

"Спасены!" - пробуравило каждую глотку.

And down to the boat they leaped and fell:

It turned as a bucket turns in a well,

And nothing was there but the surge and swell.

Стали прыгать, и лодка, набита битком,

Захватила упавшим в колодец ведром

Пенной мути - и всё завершилось на том.

When he should be King, he oft would vow,

He'd yoke the peasant to his own plough

O'er him the ships score their furrows now.

Сгинул принц, что готовился стать королём

В преисподнюю он полетел кувырком,

God only knows where his soul did wake,

But I saw him die for his sister's sake.

Несмотря на покорность английской земли

И норманнов, что клятву ему принесли!

The Prince that was and the King to come,

There in an instant gone to his doom,

Этот принц был распутником и гордецом,

Милость выказал лишь перед самым концом.

Despite of all England's bended knee

And maugre the Norman fealty!

Часто клялся, что примет он власть и тогда

Прикуёт всех крестьян к их плугам навсегда,

А теперь бороздят над ним воду суда.

He was a Prince of lust and pride

He showed no grace till the hour he died.

Богу ведомо, где он проснулся к утру -

Но я видел, что малый погиб за сестру.

By none but me can the tale be told

The butcher of Rouen, poor Berold.

(Lands are swayed by a King on a throne.)

'Twas a royal train put forth to sea,

Yet the tale can be told by none but me.

(The sea hath no King but God alone.)

Лишь я вам про всё расскажу без обмана,

Берольд-горемыка, мясник из Руана.

(Монарху на троне покорна земля.)

Корабль королевский плыл в море суровом,

Но больше о том не расскажет никто вам.

(Бог властвует морем, там нет короля.)

And now the end came o'er the waters' womb

Like the last great Day that's yet to come.

Притихшее море, тела хороня,

Казалось предвестьем Последнего Дня.

With prayers in vain and curses in vain,

The White Ship sundered on the mid-main:

Мольбы и проклятья уже не нужны -

Спит Белый Корабль под покровом волны.

And what were men and what was a ship

Were toys and splinters in the sea's grip.

Что судно, что люди для моря, когда

Их всех, как игрушки, сломала вода?

I Berold was down in the sea;

And passing strange though the thing may be,

Of dreams then known I remember me.

Я, жалкий Берольд, коченел, пропадая

И чудных видений явилась мне стая:

Как это ни странно, их помню всегда я.

And blithe is Honfleur's echoing gloam

When mothers call the children home:

Вот Гарфлёр ликует, свет утра пунцов

Блестят паруса приходящих судов.

And high do the bells of Rouen beat

When the Body of Christ goes down the street.

Вот Гонфлёр, где эхом наполнен закат

И матери детям из окон кричат.

Blithe is the shout on Harfleur's strand

When morning lights the sails to land:

И песня в соборах Руана чиста,

Несут по дороге там тело Христа.

These things and the like were heard and shown

In a moment's trance 'neath the sea alone;

Успело всё это поспешно пройти,

Пока я лежал на воде в забытьи.

And when I rose, 'twas the sea did seem,

And not these things, to be all a dream.

Но вдруг я очнулся - пучина кругом

Виденья пропали, всё было лишь сном.

The ship was gone and the crowd was gone,

And the deep shuddered and the moon shone:

И нет корабля, и толпа не слышна,

Волна содрогалась, мерцала луна.

And in a strait grasp my arms did span

The mainyard rent from the mast where it ran;

And on it with me was another man.

С отчаянным я устремился рывком

К грот-рею, оставленному кораблём:

Другой человек оказался на нём.

Where lands were none 'neath the dim sea-sky,

We told our names, that man and I.

Где море мерцало в безбрежной дали

Мы с ним имена свои произнесли.

"O I am Godefroy de l'Aigle hight

And son I am to a belted knight."

"О, я Годефрой и де л'Эгль наречён

Отец мой был в рыцари произведён."

"And I am Berold the butcher's son

Who slays the beasts in Rouen town."

"Я просто Берольд, а отец мой живёт

В далёком Руане - там режет он скот."

Then cried we upon God's name, as we

Did drift on the bitter winter sea.

Мы имя Господне призвали тогда,

Чтоб жгучая нас пощадила вода.

But lo! a third man rose o'er the wave,

And we said,"Thank God! us three may He save!"

А! Третий поднялся из волн ледяных

И мы: "Слава Богу! Спасёт Он троих!"

He clutched to the yard with panting stare,

And we looked and knew Fitz-Stephen there.

Вцепился он в грот с обезумевшим взглядом,

Мгновенье прошло, и Фиц-Стивен был рядом.

He clung, and "What of the Prince?" quoth he.

"Lost, lost!" we cried. He cried, "Woe on me!"

And loosed his hold and sank through the sea.

"Где принц?" - прохрипел, точно бредя во сне

"Всё, кончено с ним!" Он вскричал: "Горе мне!"

И тут же пропал в набежавшей волне.

And soul with soul again in that space

We two were together face to face:

Мы плыли, с душою душа, без конца

В том стынущем море, лицо у лица.

And each knew each, as the moments sped,

Less for one living than for one dead:

Вели мы расспросы один о другом,

Скорей, как об умершем, чем о живом.

And every still star overhead

Seemed an eye that knew we were but dead.

И звёзды смотрели на небе ночном,

Как смотрят стоящие над мертвецом.

And the hours passed; till the noble's son

Sighed, "God be thy help! my strength's foredone

Шло время, и рыцаря сын процедил:

"Храни тебя Господи! Нет больше сил!

"O farewell, friend, for I can no more!"

"Christ take thee!" I moaned; and his life was o'er

О друг мой, прощай!" Застонал я ему

"Ступай ко Христу!" - и пропал он во тьму.

Three hundred souls were all lost but one,

And I drifted over the sea alone.

Погибли тогда триста душ без одной

Лишь я одиноко боролся с волной.

At last the morning rose on the sea

Like an angel's wing that beat tow'rds me.

Но утро скользнуло по морю лучом,

Как ангел, взмахнувший пунцовым крылом.

Sore numbed I was in my sheepskin coat;

Half dead I hung, and might nothing note,

Till I woke sun-warmed in a fisher-boat.

Промёрз я в накидке из шерсти ягнячьей,

Всё плыл, поводя головою незрячей -

Очнулся под солнцем я в лодке рыбачьей.

The sun was high o'er the eastern brim

As I praised God and gave thanks to Him.

В прекрасное солнце сгустилась заря

И плакал я, Господа благодаря.

That day I told my tale to a priest

Who charged me, till the shrift were releas'd,

That I should keep it in mine own breast.

К священнику был я в тот день приведён.

Меня причащая, потребовал он,

Чтоб в сердце рассказ был пока схоронён.

And with the priest I thence did fare

To King Henry's court at Winchester.

И вместе отправились мы поутру

В Уинчестер, чтоб весть принести ко двору.

We spoke with the King's high chamberlain,

And he wept and mourned again and again,

As if his own son had been slain:

Мы решились гофмейстеру всё рассказать,

И стонал он, и плакал опять и опять,

Словно сына ему довелось потерять.

And round us ever there crowded fast

Great men with faces all aghast:

Я заметил тогда, обернувшись назад

Многих знатных людей перепуганный взгляд.

And who so bold that might tell the thing

Which now they knew to their lord the King?

Much woe I learnt in their communing.

Кто посмеет пойти, кто решителен столь,

Чтоб услышал про всё господин их король?

Я видал: утешенья не знала их боль.

The King had watched with a heart sore stirred

For two whole days, and this was the third:

А король не смыкал в ожидании глаз

Все два дня, и настал уже третий как раз.

And still to all his court would he say,

"What keeps my son so long away?"

И ко всем обращался он по одному:

"Где мой сын? Что мешает приехать ему?"

And they said: "The ports lie far and wide

That skirt the swell of the English tide;

А они: "Порты всюду стоят, окаймив

Полноводно текущий Английский пролив.

"And England's cliffs are not more white

Than her women are, and scarce so light

Her skies as their eyes are blue and bright;

И утёсы здесь, в Англии, вряд ли белей

Стройных женщин её, и едва ли светлей

Ясных глаз это небо лазурью своей.

"And in some port that he reached from France

The Prince has lingered for his pleasaunce."

Направляясь из Франции, где-то в порту

Задержался наш Принц, видя их красоту."

But once the King asked: "What distant cry

Was that we heard 'twixt the sea and sky?"

Но однажды спросил их король: "Что за крик

Вдалеке, между морем и небом, возник?"

And one said: "With such-like shouts, pardie!

Do the fishers fling their nets at sea."

И один отвечал: "Ставя крепкие сети

Рыбаки издают восклицания эти."

And one: "Who knows not the shrieking quest

When the sea-mew misses its young from the nest?

А другой: "Кто не знает крик чайки, когда

У неё выпадает птенец из гнезда?"

'Twas thus till now they had soothed his dread,

Albeit they knew not what they said:

Удалось им его успокоить опять,

Но сегодня не знали уже, что сказать.

But who should speak to-day of the thing

That all knew there except the King?

Then pondering much they found a way

And met round the King's high seat that day:

В скором времени выход был изобретён:

Все вошли, обступили владетельный трон.

And the King sat with a heart sore stirred,

And seldom he spoke and seldom heard.

А король не смыкает страдальческих глаз,

Редко внемлет, и редко отдаст он приказ.

'Twas then through the hall the King was 'ware

Of a little boy with golden hair,

Вдруг увидел король, как прошёл перед ними

Тихий маленький мальчик с кудрями златыми.

As bright as the golden poppy is

That the beach breeds for the surf to kiss:

Словно мак переливчатый, кудри нежны

Вырастающий для поцелуя волны.

Yet pale his cheek as the thorn in Spring

And his garb black like the raven's wing.

А ланиты бледны, как терновник весной,

И, как ворон, чернеет наряд расписной.

Nothing heard but his foot through the hall,

For now the lords were silent all.

И шагов его эхо наполнило зал,

Взор потупили лорды, и каждый молчал.

And the King wondered, and said, "Alack!

Who sends me a fair boy dressed in black?

Удивился король: "Кто велел, чтобы он,

Этот мальчик прекрасный, был так облачён?

"Why, sweet heart, do you pace through the hall

As though my court were a funeral?"

Почему, моё сердце, явился ты в зал,

Точно для похорон я придворных созвал?"

Then lowly knelt the child at the dais,

And looked up weeping in the King's face.

И склонился ребёнок тот пред королём

По лицу его слёзы струились ручьём.

"O wherefore black, O King, ye may say,

For white is the hue of death to-day.

"Ты о чёрном спросить, о король, повелел:

Изменился цвет смерти, сегодня он бел.

"Your son and all his fellowship

Lie low in the sea with the White Ship."

Ведь и сын твой, и все, кто отплыли при нём,

Под водой вместе с Белым лежат Кораблём."

King Henry fell as a man struck dead

And speechless still he stared from his bed

When to him next day my rede I read.

Пошатнулся тут Генрих со стоном глухим...

Лишь наутро, пока он лежал недвижим,

Я пришёл и всё-всё рассказал перед ним.

There's many an hour must needs beguile

A King's high heart that he should smile, -

Нужно много часов для разбитых сердец,

Может быть, улыбнётся король, наконец.

Full many a lordly hour, full fain

Of his realm's rule and pride of his reign: -

Много светлых часов, очищающих взор

Королевство цветёт, благоденствует двор -

By none but me can the tale be told

The butcher of Rouen, poor Berold.

(Lands are swayed by a King on a throne.)

'Twas a royal train put forth to sea,

Yet the tale can be told by none but me.

(The sea hath no King but God alone.)

Лишь я вам про всё расскажу без обмана,

Берольд-горемыка, мясник из Руана.

(Монарху на троне покорна земля.)

Корабль королевский плыл в море суровом,

Но больше о том не расскажет никто вам

(Бог властвует морем, там нет короля.)