Youth gone and beauty gone if ever there

Youth gone, and beauty gone if ever there

Dwelt beauty in so poor a face as this;

Youth gone and beauty, what remains of bliss?

I will not bind fresh roses in my hair,

To shame a cheek at best but little fair,--

Leave youth his roses, who can bear a thorn,--

I will not seek for blossoms anywhere,

Except such common flowers as blow with corn.

Youth gone and beauty gone, what doth remain?

The longing of a heart pent up forlorn,

A silent heart whose silence loves and longs;

The silence of a heart which sang its songs

While youth and beauty made a summer morn,

Silence of love that cannot sing again.

Ах, юность и грация обе покинули это

Лицо, если, впрочем, когда-нибудь в нем обитали.

И свежие розы вплетать в эти кудри едва ли

Придет мне на ум. Ах, блаженство минувшее, где ты?

Щека в своем лучшем румянце.

И все-таки стыдно.

Оставьте же юности розы – носители терний.

Цветов не ищите иных – кроме маленьких, верных,

Сокурсников хлеба – банальных, пронзительно синих.

Так что же осталось от юности и от румянца?

Стремление сердца, унылость сносящего трудно,

И тихое слово, которое зреет подспудно,

И сложится в звонкую песню про летнее утро

Про юность и свежесть из жемчуга и перламутра.

В печальную песню, которую больше не петь нам.