Le Cygne - Лебедь

Andromaque, je pense à vous! Ce petit fleuve,

Pauvre et triste miroir où jadis resplendit

L'immense majesté de vos douleurs de veuve,

Ce Simoïs menteur qui par vos pleurs grandit,

Я о тебе одной мечтаю, Андромаха[88],

Бродя задумчиво по новой Карусель[89],

Где скудный ручеек, иссякший в груде праха,

Вновь оживил мечту, бесплодную досель.

A fécondé soudain ma mémoire fertile,

Comme je traversais le nouveau Carrousel.

Le vieux Paris n'est plus (la forme d'une ville

Change plus vite, hélas! Que le cœur d'un mortel);

О, лживый Симоис[90], как зеркало живое

Ты прежде отражал в себе печаль вдовы.

Где старый мой Париж!.. Трудней забыть былое,

Чем внешность города пересоздать! Увы!..

Je ne vois qu'en esprit tout ce camp de baraques,

Ces tas de chapiteaux ébauchés et de fûts,

Les herbes, les gros blocs verdis par l'eau des flaques,

Et, brillant aux carreaux, le bric-à-brac confus.

Я созерцаю вновь кругом ряды бараков,

Обломки ветхие распавшихся колонн,

В воде зацветших луж ищу я тленья знаков,

Смотрю на старый хлам в витринах у окон.

Là s'étalait jadis une ménagerie;

Là je vis, un matin, à l'heure où sous les cieux

Froids et clairs le Travail s'éveille, où la voirie

Pousse un sombre ouragan dans l'air silencieux,

Здесь прежде, помнится, зверинец был построен;

Здесь, помню, видел я среди холодной мглы,

Когда проснулся Труд, и воздух был спокоен,

Но пыли целый смерч взвивался от метлы,

Un cygne qui s'était évadé de sa cage,

Et, de ses pieds palmés frottant le pavé sec,

Sur le sol raboteux traînait son blanc plumage.

Près d'un ruisseau sans eau la bête ouvrant le bec

Больного лебедя; он вырвался из клетки

И, тщетно лапами сухую пыль скребя

И по сухим буграм свой пух роняя редкий,

Искал, раскрывши клюв, иссохшего ручья.

Baignait nerveusement ses ailes dans la poudre,

Et disait, le cœur plein de son beau lac natal:

"Eau, quand donc pleuvras-tu? Quand tonneras-tu, foudre?"

Je vois ce malheureux, mythe étrange et fatal,

В пыли давно уже пустого водоема

Купая трепет крыл, все сердце истомив

Мечтой об озере, он ждал дождя и грома,

Возникнув предо мной, как странно-вещий миф.

Vers le ciel quelquefois, comme l'homme d'Ovide,

Vers le ciel ironique et cruellement bleu,

Sur son cou convulsif tendant sa tête avide,

Comme s'il adressait des reproches à Dieu!

Как муж Овидия[91], в небесные просторы

Он поднял голову и шею, сколько мог,

И в небо слал свои бессильные укоры

— Но был небесный свод насмешлив, нем и строг.

Paris change! Mais rien dans ma mélancolie N'a bougé!

Palais neufs, échafaudages, blocs,

Vieux faubourgs, tout pour moi devient allégorie,

Et mes chers souvenirs sont plus lourds que des rocs.

Париж меняется — но неизменно горе;

Фасады новые, помосты и леса,

Предместья старые — все полно аллегорий

Для духа, что мечтам о прошлом отдался.

Aussi, devant ce Louvre une image m'opprime:

Je pense à mon grand cygne, avec ses gestes fous,

Comme les exilés, ridicule et sublime,

Et rongé d'un désir sans trêve! Et puis à vous,

Воспоминания, вы тяжелей, чем скалы;

Близ Лувра грезится мне призрак дорогой,

Я вижу лебедя: безумный и усталый,

Он предан весь мечте, великий и смешной.

Andromaque, des bras d'un grand époux tombée,

Vil bétail, sous la main du superbe Pyrrhus,

Auprès d'un tombeau vide en extase courbée;

Veuve d'Hector, hélas! Et femme d'Hélénus!

Я о тебе тогда мечтаю, Андромаха! Супруга,

Гектора предавшая, увы!

Склонясь над урною, где нет святого праха,

Ты на челе своем хранишь печаль вдовы;

Je pense à la négresse, amaigrie et phtisique,

Piétinant dans la boue, et cherchant, œil hagard,

Les cocotiers absents de la superbe Afrique

Derrière la muraille immense du brouillard;

— О негритянке той, чьи ноги тощи, босы:

Слабеет вздох в ее чахоточной груди,

И гордой Африки ей грезятся кокосы,

Но лишь туман встает стеною впереди;

À quiconque a perdu ce qui ne se retrouve Jamais, jamais!

À ceux qui s'abreuvent de pleurs

Et tètent la Douleur comme une bonne louve!

Aux maigres orphelins séchant comme des fleurs!

— О всех, кто жар души растратил безвозвратно,

Кто захлебнуться рад, глотая слез поток,

Кто волчью грудь Тоски готов сосать развратно,

О всех, кто сир и гол, кто вянет, как цветок!

Ainsi dans la forêt où mon esprit s'exile Un vieux

Souvenir sonne à plein souffle du cor!

Je pense aux matelots oubliés dans une île,

Aux captifs, aux vaincus!… À bien d'autres encor!

В лесу изгнания брожу, в тоске упорный,

И вас, забытые среди пустыни вод,

Вас, павших, пленников, как долгий зов валторны,

Воспоминание погибшее зовет.