Remembrance - Воспоминание

Cold in the earth — and the deep snow piled above thee,

Far, far, removed, cold in the dreary grave!

Have I forgot, my only Love, to love thee,

Severed at last by Time’s all-severing wave?

Ты мерзнешь, мерзнешь, холодна могила.

И снег растет тяжелою горой.

О, разве я любить тебя забыла,

Отброшенная времени волной?

Now, when alone, do my thoughts no longer hover

Over the mountains, on that northern shore,

Resting their wings where heath and fern-leaves cover

Thy noble heart for ever, ever more?

И мысли, уносясь к брегам Ангары,

Не вьются над возвышенностью той.

Где папоротник ветхие узоры

Слагает над твоею головой?

Cold in the earth — and fifteen wild Decembers,

From those brown hills, have melted into spring:

Faithful, indeed, is the spirit that remembers

After such years of change and suffering!

Ты мерзнешь. С бурых гор с водою талой

Сошло пятнадцать диких декабрей.

Впрямь верен дух, коль памятью усталой

Все помнит после стольких бурных дней.

Sweet Love of youth, forgive, if I forget thee,

While the world’s tide is bearing me along;

Other desires and other hopes beset me,

Hopes which obscure, but cannot do thee wrong!

Любимый мой, прости, что отдаляюсь,

Когда отлив мирской меня влечет,

И мрачными желаньями смущаюсь,

Попав в суровый их водоворот.

No later light has lightened up my heaven

No second morn has ever shone for me;

All my life’s bliss from thy dear life was given

All my life’s bliss is in the grave with thee.

Прости, я без тебя не знала света,

Другая не светила мне звезда.

Вся жизнь моя была твоей согрета,

И все тепло замерзло навсегда.

But, when the days of golden dreams had perished,

And even Despair was powerless to destroy;

Then did I learn how existence could be cherished,

Strengthened, and fed without the aid of joy.

И наконец я так привыкла к боли,

Что перестала замечать ее.

Я научилась жить усильем воли

И подняла из праха бытие.

Then did I check the tears of useless passion —

Weaned my young soul from yearning after thine;

Sternly denied its burning wish to hasten

Down to that tomb already more than mine.

Я собрала остатки прежней силы

И не пустила душу за тобой

Последовать в холодный мрак могилы,

В сей мрак, отныне более чем мой.

And, even yet, I dare not let it languish

Dare not indulge in memory’s rapturous pain;

Once drinking deep of that divinest anguish,

How could I seek the empty world again?

Я растоптала дерганое пламя,

Ни искры не оставила в углях.

Но — пившей горе долгими глотками —

Что делать мне в иссохших этих днях?