Any wife to any Husband - Любая жена — любому мужу

My love, this is the bitterest, that thou —

Who art all truth, and who dost love me now

As thine eyes say, as thy voice breaks to say —

Shouldst love so truly, and couldst love me still

A whole long life through, had but love its will,

Would death that leads me from thee brook delay.

Вот что ужасно, вот что нестерпимо:

Тобою, друг, я искренне любима,

Твой голос не лукавит, взгляд не лжёт

Любимой долгий век бы оставалась,

Когда бы смерть любви повиновалась.

Когда б ко мне отсрочила приход.

I have but to be by thee, and thy hand

Will never let mine go, nor heart withstand

The beating of my heart to reach its place.

When shall I look for thee and feel thee gone?

When cry for the old comfort and find none?

Never, I know! Thy soul is in thy face.

Пока я здесь, меня ты не оставишь,

Рука в руке, мой каждый шаг направишь,

Биенью сердца вторит сердца стук,

Взгляну — и ты ответишь сразу взглядом,

Окликну — ты немедля встанешь рядом,

В тебе всё правда, всё любовь, мой друг.

Oh, I should fade — ’tis willed so! Might I save,

Gladly I would, whatever beauty gave

Joy to thy sense, for that was precious too.

It is not to be granted. But the soul

Whence the love comes, all ravage leaves that whole;

Vainly the flesh fades; soul makes all things new.

С годами я состарилась бы, милый.

Могла бы — красоту бы сохранила,

Чтоб радовать тебя и услаждать

—Ведь это счастье! Но стареет тело...

Ну что ж, душе до этого нет дела,

Ей даже плоть дано преображать.

It would not be because my eye grew dim

Thou couldst not find the love there, thanks to Him

Who never is dishonoured in the spark

He gave us from his fire of fires, and bade

Remember whence it sprang, nor be afraid

While that burns on, though all the rest grow dark.

Блеск юных глаз померкнет, замутится,

Но будет в них любовь, как встарь, светиться —

Нам эту искру уделил Творец

От вечного огня, дабы встречали

Мы смертный мрак без страха и печали,

Храня ту искру в глубине сердец.

So, how thou wouldst be perfect, white and clean

Outside as inside, soul and soul’s demesne

Alike, this body given to show it by!

Oh, three-parts through the worst of life’s abyss,

What plaudits from the next world after this,

Couldst thou repeat a stroke and gain the sky!

Неужто же благое одобренье

Заслужишь ты, решась на повторенье

Того, что было в юности твоей?

Останешься ль душою снежно-белым,

Когда в нечистоте погрязнешь телом —

Жилищем, что под стать должно быть ей?

And is it not the bitterer to think

That, disengage our hands and thou wilt sink

Although thy love was love in very deed?

I know that nature! Pass a festive day,

Thou dost not throw its relic-flower away

Nor bid its music’s loitering echo speed.

Вот почему нет нестерпимей муки,

Чем понимать — едва разнимем руки,

Ты, любящий не только на словах, Падёшь...

О да, я повторяю снова:

Ты благодарен музыке былого,

Цветок — мой дар — ты не затопчешь в прах,

Thou let’st the stranger’s glove lie where it fell;

If old things remain old things all is well,

For thou art grateful as becomes man best

And hadst thou only heard me play one tune,

Or viewed me from a window, not so soon

With thee would such things fade as with the rest.

Легко чужой пренебрежёшь перчаткой,

Меня не станешь предавать украдкой —

Из лучших лучший, незабывчив ты;

Моё лицо в окне из-за завесы,

На фортепьянах сыгранные пьесы,

Всё помнишь, все мельчайшие черты.

I seem to see! We meet and part; ‘tis brief;

The book I opened keeps a folded leaf,

The very chair I sat on, breaks the rank

That is a portrait of me on the wall

Three lines, my face comes at so slight a call:

And for all this, one little hour to thank!

Отпущены нам считанные миги.

Ещё заложена страница в книге,

И кресло не придвинуто к стене,

И мой портрет — он оживёт покорно,

Лишь позови... Ты памятлив, бесспорно,

Но лишь на срок, что здесь назначен мне.

But now, because the hour through years was fixed,

Because our inmost beings met and mixed,

Because thou once hast loved me — wilt thou dare

Say to thy soul and

Who may list beside, “Therefore she is immortally my bride;

Chance cannot change my love, nor time impair.

Да, этот срок был предрешён судьбою,

Да, прожили мы счастливо с тобою,

Да, ты меня любил и оттого

Себя уговоришь: “Она пребудет

Моей навек, и время не остудит,

Не переменит сердца моего.

So, what if in the dusk of life that’s left,

I, a tired traveller of my sun bereft,

Look from my path when, mimicking the same,

The fire-fly glimpses past me, come and gone?

— Where was it till the sunset? where anon

It will be at the sunrise! What’s to blame?”

И если, одинокий и унылый,

Теперь, когда зашло моё светило,

Я на фонарик светлячка взгляну —

Фонарик, до заката неприметный,

Чей луч бледнеет на заре рассветной, —

Кто этот взгляд поставит мне в вину?”

Is it so helpful to thee? Canst thou take

The mimic up, nor, for the true thing’s sake,

Put gently by such efforts at a beam?

Is the remainder of the way so long,

Thou need’st the little solace, thou the strong

Watch out thy watch, let weak ones doze and dream!

А что в нём проку, в светляке убогом?

Утешишься ль на склоне лет подлогом,

Ты, знавший солнце истинной любви?

Твой дух возвышен, и тебе не надо

Того, что слабодушному отрада,

Пустого сновиденья не зови.

— Ah, but the fresher faces! “Is it true”,

Thou’lt ask, “some eyes are beautiful and new?

“Some hair, — how can one choose but grasp such wealth?

“And if a man would press his lips to lips

Fresh as the wilding hedge-rose-cup there slips

The dew-drop out of, must it be by stealth?

Но свежесть юных лиц!..

“Вчера я встретил Девичий взор, он так призывно светел,

А шёлк волос — прильнуть бы к ним щекой!

Так неужели, губы прижимая

К губам — бутонам росной розы мая, —

Впадаю в грех?Пусть скажут мне, в какой?

It cannot change the love still kept for Her,

More than if such a picture I prefer

Passing a day with, to a room’s bare side:

The painted form takes nothing she possessed,

Yet, while the Titian’s Venus lies at rest,

A man looks. Once more, what is there to chide?”

Как встарь, любовь к

Единственной едина, И в том беды не вижу, что картина

Немного скрасит наготу стены.

Любуются Венерой Тициана

Глаза мужчин, но в этом нет обмана,

Измены нет, а значит, и вины”.

So must I see, from where I sit and watch,

My own self sell myself, my hand attach

Its warrant to the very thefts from me —

Thy singleness of soul that made me proud,

Thy purity of heart I loved aloud,

Thy man’s-truth I was bold to bid God see!

Невидимой, мне предстоит увидеть:

Моё второе “я” спешит обидеть,

Спешит ограбить и предать меня.

Я, дерзкая, твердила: “Бог свидетель,

Ты целокупен, твёрд, как добродетель,

Мужская верность — вот твоя броня”.

Love so, then, if thou wilt! Give all thou canst

Away to the new faces — disentranced,

(Say it and think it) obdurate no more:

Re-issue looks and words from the old mint,

Pass them afresh, no matter whose the print

Image and superscription once they bore.

Ошиблась я. Гляди ж в чужие лица,

Внуши себе — пришла пора забыться,

И, удостоив прошлое слезой,

Пусти слова и вздохи в обращенье,

Не помня, чьё на них изображенье

И чьей распоряжаешься казной.

Re-coin thyself and give it them to spend,

—It all comes to the same thing at the end,

Since mine thou wast, mine art and mine shalt be

Faithful or faithless, scaling up the sum

Or lavish of my treasure, thou must come

Back to the heart’s place here I keep for thee!

Перечекань себя, ты это можешь,

Но сущности своей не уничтожишь,

А ею только мне владеть дано.

Клад промотай и не сдержи обета,

Ты всё равно вернёшься в сердце это,

Твоя обитель в вечности оно.

Only, why should it be with stain at all?

Why must I, ‘twixt the leaves of coronal,

Put any kiss of pardon on thy brow?

Why need the other women know so much,

And talk together, “Such the look and such

“The smile he used to love with, then as now!”

Да, но зачем такое помраченье,

Чтоб мне пришлось дарить тебе прощенье,

Целуя в лоб меж лаврами венца?

Как много будет женских разговоров:

“От той не отрывал когда-то взоров,

Теперь на эту смотрит без конца...”

Might I die last and show thee!

Should I find Such hardship in the few years left behind,

If free to take and light my lamp, and go

Into thy tomb, and shut the door and sit,

Seeing thy face on those four sides of it

The better that they are so blank, I know!

Умри ты первый, увидал тогда бы

Совсем другое: я рукою слабой

Фонарь зажгла бы, выйдя на крыльцо,

Закрыла б дверь гробницы за собою —

Мне стены будут милы наготою,

На них я воскрешу твоё лицо.

Why, time was what I wanted, to turn o’er

Within my mind each look, get more and more

By heart each word, too much to learn at first

And join thee all the fitter for the pause

‘Neath the low doorway’s lintel. That were cause

For lingering, though thou calledst, if I durst!

Досуг мне нужен до желанной встречи:

Все взгляды вспомню, воскрешу все речи —

Сперва казалось, нет на это сил...

Чтоб лучше приготовиться к свиданью

Платить готова промедленья данью,

Хотя ты звал, за мною приходил...

And yet thou art the nobler of us two

What dare I dream of, that thou canst not do,

Outstripping my ten small steps with one stride?

I’ll say then, here’s a trial and a task —

Is it to bear? — if easy, I’ll not ask:

Though love fail, I can trust on in thy pride.

Нет, всё не так. Меня ты благородней

О чём я и мечтать боюсь сегодня,

Во что сомненье верить не велит,

То сбудется. И пусть искус немалый,

Но я о малом бы и не мечтала.

Любовь изменит, гордость устоит!

Pride? — when those eyes forestall the life behind

The death I have to go through! — when I find,

Now that I want thy help most, all of thee!

What did I fear? Thy love shall hold me fast

Until the little minute’s sleep is past

And I wake saved. — And yet it will not be!

Всего лишь гордость? Близок час разлуки,

Свет жизни гаснет, замирают звуки

И ты мне нужен весь, чтоб страх избыть...

Чего боюсь? Со мной ты, неизменный,

Пока не пробужусь от жизни бренной, Спасённая...

Но этому не быть!