Шекспировский сонет 127

In the old age black was not counted fair,

Or if it were, it bore not beauty's name;

But now is black beauty's successive heir,

And beauty slander'd with a bastard shame:

Прекрасным не считался черный цвет,

Когда на свете красоту ценили.

Но, видно, изменился белый свет, -

Прекрасное подделкой очернили.

For since each hand hath put on nature's power,

Fairing the foul with art's false borrow'd face,

Sweet beauty hath no name, no holy bower,

But is profaned, if not lives in disgrace.

С тех пор как все природные цвета

Искусно подменяет цвет заемный,

Последних прав лишилась красота,

Слывет она безродной и бездомной.

Therefore my mistress' brows are raven black,

Her eyes so suited, and they mourners seem

At such who, not born fair, no beauty lack,

Slandering creation with a false esteem:

Вот почему и волосы и взор

Возлюбленной моей чернее ночи, -

Как будто носят траурный убор

По тем, кто краской красоту порочит.

Yet so they mourn, becoming of their woe,

That every tongue says beauty should look so.

Но так идет им черная фата,

Что красотою стала чернота.