|
На английском |
На русском |
|---|---|
|
AND agèd Tiriel stood before the gates of his beautiful palace With Myratana, once the Queen of all the western plains; But now his eyes were darkenèd, and his wife fading in death. They stood before their once delightful palace; and thus the voice Of agèd Tiriel arose, that his sons might hear in their gates:— |
...Так старый Тириэль стоял у врат своих пышных чертогов, Где с Миратаной, королевой западных владений, Когда-то правил он. Теперь его ослепли вежды, И близок королевы смертный час. И глас вознёс он Так, что услышали сыны у врат своих далёких: |
|
‘Accursèd race of Tiriel! behold your father; Come forth and look on her that bore you! Come, you accursed sons! In my weak arms I here have borne your dying mother Come forth, sons of the Curse, come forth! see the death of Myratana!’ |
«Проклятый Тириэлев род, сыны мои, придите, Взгляните на отца, на мать, что родила вас в муках На ту, что я принёс к вам в немощных руках своих Сюда, проклятые, близка смерть нашей Миратаны!» |
|
His sons ran from their gates, and saw their agèd parents stand; And thus the eldest son of Tiriel rais’d his mighty voice:— |
Ворота распахнув, сыны на зов его сбежались, И Тириэля старший сын вознёс могучий голос: |
|
‘Old man! unworthy to be call’d the father of Tiriel’s race! For every one of those thy wrinkles, each of those grey hairs Are cruel as death, and as obdurate as the devouring pit! Why should thy sons care for thy curses, thou accursèd man? |
«Старик, ты недостоин быть отцом своих потомков! Морщина каждая твоя и каждый белый волос Страшны, как смерть, мучительны, как пламя преисподней. Кому теперь какое дело до твоих проклятий? Мы не рабы твои с тех пор, как свергли Тириэля, Чья милость, как жестокий бич, чей гнев – благословенье!» |
|
Were we not slaves till we rebell’d? Who cares for Tiriel’s curse? His blessing was a cruel curse; his curse may be a blessing.’ |
Старик, взывая к небесам, взмахнул одной рукою, Другой обвил свою жену, истерзанную болью, Глазницы полые разверз и грозный поднял голос: |
|
He ceas’d: the agèd man rais’d up his right hand to the heavens, His left supported Myratana, shrinking in pangs of death: The orbs of his large eyes he open’d, and thus his voice went forth:— |
«Не сыновья, а змеи вы, что вкруг меня обвиты, Вы – черви смерти, что пьяны родительскою кровью Пред вами стонет ваша мать – не муки родовые |
|
‘Serpents, not sons, wreathing around the bones of Tiriel Ye worms of death, feasting upon your agèd parent’s flesh! Listen! and hear your mother’s groans! No more accursèd sons She bears; she groans not at the birth of Heuxos or Yuva. These are the groans of death, ye serpents! these are the groans of death! Nourish’d with milk, ye serpents, nourish’d with mother’s tears and cares! Look at my eyes, blind as the orbless skull among the stones! Look at my bald head! Hark! listen, ye serpents, listen! … What, Myratana! What, my wife! O Soul! O Spirit! O Fire! What, Myratana! art thou dead? Look here, ye serpents, look The serpents sprung from her own bowels have drain’d her dry as this. Curse on your ruthless heads, for I will bury her even here!’ |
Её томят, как при рожденьи Гексоса и Ювы, – Нет, змеи, это корчи смерти, это корчи смерти! Вас, змей, вскормили молоком, заботами, слезами. В глаза взгляните вы мои поблекшие, как скалы, На облысевший череп мой – внемлите старцу, змеи! О, Миратана, о жена, душа моя, о горе! О, Миратана, ты жива? О, змеи, посмотритрите – Тот кубок, что вас породил, вы, змеи, осушили! Так будьте ж прокляты! Не вам закрыть её землёю!» Так молвив, стал могилу рыть он дряхлыми руками, Но сына Зазеля позвал ему в подмогу Гексос. «Старик жестокий, за тебя мы выроем могилу. Отверг ты нашу доброту, отверг питьё и пищу, |
|
So saying, he began to dig a grave with his agèd hands But Heuxos call’d a son of Zazel to dig their mother a grave. |
Одежды наши и дома, что мы тебе воздвигли, И, словно Зазеля сыны ты бродишь по пустыне. |
|
‘Old Cruelty, desist! and let us dig a grave for thee. Thou hast refus’d our charity, thou hast refus’d our food, Thou hast refus’d our clothes, our beds, our houses for thy dwelling, Choosing to wander like a son of Zazel in the rocks Why dost thou curse? Is not the curse now come upon your head? Was it not you enslav’d the sons of Zazel? And they have curs’d, And now you feel it. Dig a grave, and let us bury our mother.’ |
Мы прокляты? Но разве сам ты не сражён проклятьем? Ты проклял Зазеля сынов и сделал их рабами? Но сам ты раб теперь! Копай, и мы тебе поможем!» «Берите тело, но пускай зальёт вас небо гневом, И чёрный северный туман задушит вас в объятьях! Чтоб вы валялись на земле, как дохлые собыки, Чтоб пыль от ваших потрохов летела над землёю, |
|
‘There, take the body, cursèd sons! and may the heavens rain wrath As thick as northern fogs, around your gates, to choke you up! That you may lie as now your mother lies, like dogs cast out, The stink of your dead carcases annoying man and beast, Till your white bones are bleach’d with age for a memorial. No! your remembrance shall perish; for, when your carcases Lie stinking on the earth, the buriers shall arise from the East, And not a bone of all the sons of Tiriel remain. Bury your mother! but you cannot bury the curse of Tiriel.’ |
Людей пугая и зверей, чтобы истлели кости, И не осталось никого, кто бы о вас вспомянул. Тогда пускай туда идут могильщики с Востока – Они и праха не найдут потомства Тириэля! Вы в силах мать похоронить, но не моё проклятье»,–
|
| He ceas’d, and darkling o’er the mountains sought his pathless way. | Так молвив, мрачно зашагал по бездорожью к скалам. |
|
На английском |
На русском |
|---|---|
|
He wander’d day and night: to him both day and night were dark. The sun he felt, but the bright moon was now a useless globe: O’er mountains and thro’ vales of woe the blind and agèd man Wander’d, till he that leadeth all led him to the vales of Har. |
Он брёл и день, и ночь – и день, как ночь, ему был мраком. Он чуял солнце, но луну увидеть был не в силах. По кручам шёл слепой старик, через долины скорби, Пока тропа не привела его в долины Хара. |
|
And Har and Heva, like two children, sat beneath the oak: Mnetha, now agèd, waited on them, and brought them food and clothing; But they were as the shadow of Har, and as the years forgotten. Playing with flowers and running after birds they spent the day, And in the night like infants slept, delighted with infant dreams. |
Хар с Хевой, прыгали, как дети, пол огромным Дубом, А Мнета поджидала их с едою и одеждой, И, словно призраки, забыв о возрасте почтенном, Они резвились меж цветов, за птицами гонялись, А по ночам им снились сны чудесные, как в детстве |
|
Soon as the blind wanderer enter’d the pleasant gardens of Har They ran weeping, like frighted infants, for refuge in Mnetha’s arms. The blind man felt his way, and cried: ‘Peace to these open doors! Let no one fear, for poor blind Tiriel hurts none but himself. Tell me, O friends, where am I now, and in what pleasant place? |
Когда в весёлые сады вступил безглазый путник, Они заплакали, дрожа, к кормилице прижались. «Мир вам, – сказал слепой старик, – мир этим добрым стенам! Не бойтесь, бедный Тириэль вас обижать не станет. Где я? Поведайте, друзья, чей это сад волшебный?» |
|
‘This is the valley of Har,’ said Mnetha, ‘and this the tent of Har. Who art thou, poor blind man, that takest the name of Tiriel on thee? Tiriel is King of all the West. Who art thou? I am Mnetha; And this is Har and Heva, trembling like infants by my side.’ |
«В долины Хара ты пришёл, – ему сказала Мнета, – Кто ты, слепец, и почему взял имя Тириэля, Владыки Запада всего? Моё же имя – Мнета, А эти, что дрожат, ко мне прижавшись, Хар и Хева» |
|
‘I know Tiriel is King of the West, and there he lives in joy. No matter who I am, O Mnetha! If thou hast any food Give it me; for I cannot stay; my journey is far from hence.’ |
«Я знаю, Тириэль – король на Западе счастливый. Неважно, кто я, Мнета. Если можешь, дай мне пищи А то стоять я не могу, – ведь путь мой был далёкий» |
|
Then Har said: ‘O my mother Mnetha, venture not so near him For he is the king of rotten wood, and of the bones of death; He wanders without eyes, and passes thro’ thick walls and doors. Thou shalt not smite my mother Mnetha, O thou eyeless man!’ |
Хар молвил: «Мнета, мать моя, к нему не приближайся, Ведь он – король гнилых гробов, король костей могильных, Слепой бродяга, он проходит сквозь любые стены, В любые двери. О, старик, ты не обидишь Мнету?» |
|
‘A wanderer, I beg for food: you see I cannot weep: I cast away my staff, the kind companion of my travel, And I kneel down that you may see I am a harmless man.’ |
«Я путник, дайте мне поесть, – я плакать уж не в силах, Вот наземь посох мой упал – товарищ мой дорожный Я на коленях вам клянусь, вреда не причиню вам». |
|
He kneelèd down. And Mnetha said: ‘Come, Har and Heva, rise! He is an innocent old man, and hungry with his travel.’ |
Сказала Мнета: «Хева, Хар, пойдём к нему скорее, Ведь он – беспомощный старик, слепой, голодный странник!» |
| Then Har arose, and laid his hand upon old Tiriel’s head. | Хар встал, и тёплая ладонь коснуласт Тириэля. |
|
‘God bless thy poor bald pate! God bless thy hollow winking eyes! God bless thy shrivell’d beard! God bless thy many-wrinkled forehead! Thou hast no teeth, old man! and thus I kiss thy sleek bald head. Heva, come kiss his bald head, for he will not hurt us, Heva |
«Благослови, Господь, твой лоб и впалые глазницы, Пучки всклокоченных волос, морщинистые щёки, Мы все должны поцеловать тебя, беззубый старец! О, Хева, поцелуй его, чтоб нас он не обидел!» |
| Then Heva came, and took old Tiriel in her mother’s arms. | И Хева тронула его ладонью материнской |
|
‘Bless thy poor eyes, old man, and bless the old father of Tiriel Thou art my Tiriel’s old father; I know thee thro’ thy wrinkles, Because thou smellest like the fig-tree, thou smellest like ripe figs. How didst thou lose thy eyes, old Tiriel? Bless thy wrinkled face! |
«Благослови, Господь, отца слепого Тириэля! Ведь это ты – я узнаю глубокие морщины И сладкой смоквы аромат так хорошо знакомый. Но как утратил ты глаза? Благослови их, Боже!» |
|
Mnetha said: ‘Come in, agèd wanderer! tell us of thy name Why shouldest thou conceal thyself from those of thine own flesh? |
Сказала Мнета: «Встань, старик, и правду нам поведай Зачем таишься ты от нас? Ты связан с нами плотью» |
|
‘I am not of this region,’ said Tiriel dissemblingly. ‘I am an agèd wanderer, once father of a race Far in the North; but they were wicked, and were all destroy’d, And I their father sent an outcast. I have told you all. Ask me no more, I pray, for grief hath seal’d my precious sight.’ |
«О нет, я не из этих мест, – сказал старик поспешно, – В далёком северном краю живут мои потомки Неблагодарные; они изгнали старика, С тех пор скитаюсь я один, и вот – ослеп от горя Мне больше нечего сказать, не спрашивайте больше» |
|
‘O Lord!’ said Mnetha, ‘how I tremble! Are there then more people More human creatures on this earth, beside the sons of Har?’ |
«Мой Бог, – сказала Мнета, – я не знала, что на свете Есть, кроме Хара сыновей, потомство человечье!» |
|
‘No more,’ said Tiriel, ‘but I, remain on all this globe; And I remain an outcast. Hast thou anything to drink?’ |
«Есть, – отвечал ей Тириэль, – но их уже немного, И я – последний среди них. Но я охрип от жажды!» |
| Then Mnetha gave him milk and fruits, and they sat down together. | И Мнета вынесла плоды и молоко для старца |
|
На английском |
На русском |
|---|---|
| They sat and ate, and Har and Heva smil’d on Tiriel. | На Тириэля глядя, Хар и Хева улыбались. |
|
‘Thou art a very old old man, but I am older than thou How came thine hair to leave thy forehead? how came thy face so brown? My hair is very long, my beard doth cover all my breast. God bless thy piteous face! To count the wrinkles in thy face Would puzzle Mnetha. Bless thy face! for thou art Tiriel.’ |
«Ты, видно, очень стар, старик, но я тебя древнее. О как черно лицо твоё, чело – без волосинки, Мои же локоны длинны, и борода – по пояс. Благословен будь Тириэль! Не сможет даже Мнета Твои морщины сосчитать, о сын мой, Тириэль!» |
|
‘Tiriel I never saw but once: I sat with him and ate; He was as cheerful as a prince, and gave me entertainment; But long I stay’d not at his palace, for I am forc’d to wander.’ |
«Мне лишь однажды довелось увидеть Тириэля, Он пригласил меня за стол, был весел, щедр и ласков Но очень скоро мне пришлось чертог его покинуть» |
|
‘What! wilt thou leave us too?’ said Heva: ‘thou shalt not leave us too, For we have many sports to show thee, and many songs to sing; And after dinner we will walk into the cage of Har And thou shalt help us to catch birds, and gather them ripe cherries. Then let thy name be Tiriel, and never leave us more.’ |
«Ты и от нас вот так уйдёшь? – проговорила Хева. Не уходи, и для тебя споём мы и и сыграем, А после трапезы пойдём туда, где клетка Хара, И будем вместе птиц ловить, и рвать с деревьев вишни. Не уходи же, и для нас ты станешь Тириэлем!» |
|
‘If thou dost go,’ said Har, ‘I wish thine eyes may see thy folly My sons have left me; did thine leave thee? O, ’twas very cruel! |
«Не уходи же, – вторил Хар, – не будь так безрассуден, Я точно так же, как и ты, жестоко покинут сыновьями!». |
|
‘No! venerable man,’ said Tiriel, ‘ask me not such things For thou dost make my heart to bleed: my sons were not like thine, But worse. O never ask me more, or I must flee away |
«О нет, – воскликнул Тириэль, – не растравляй мне раны, И о сынах не спрашивай, иначе я оставлю Твой дом, – ведь сыновья мои твоих сынов коварней!» |
|
‘Thou shalt not go,’ said Heva, ‘till thou hast seen our singing-birds And heard Har sing in the great cage, and slept upon our fleeces. Go not! for thou art so like Tiriel that I love thine head, Tho’ it is wrinkled like the earth parch’d with the summer heat.’ |
Сказала Хева: «Погоди, ты птиц ещё не слышал, И Хара в клетке не слыхал, не спал ты на перине. Не уходи, ты мне напомнил сына Тириэля, Хотя лицо твоё подобно выжженной пустыне». |
|
Then Tiriel rose up from the seat, and said: ‘God bless these tents! My journey is o’er rocks and mountains, not in pleasant vales: I must not sleep nor rest, because of madness and dismay.’ |
«Благословен будь этот кров, – сказал, поднявшись, старец, По кручам должен я шагать – не в ласковых долинах Не знать ни отдыха, ни сна от страха и безумья». |
|
And Mnetha said: ‘Thou must not go to wander dark, alone; But dwell with us, and let us be to thee instead of eyes, And I will bring thee food, old man, till death shall call thee hence.’ |
Сказала Мнета: «Но зачем ты одинокий бродишь? Останься с нами, и тебе мы будем зорким оком, Поить мы станем и кормить тебя до самой смерти». |
|
Then Tiriel frown’d, and answer’d: ‘Did I not command you, saying “Madness and deep dismay possess the heart of the blind man, The wanderer who seeks the woods, leaning upon his staff?”’ |
Воскликнул грозно Тириэль: «Что, разве непрнятно? Пока безумие и страх моим владеют сердцем, Сквозь чащу должен я шагать, на посох опираясь!» |
|
Then Mnetha, trembling at his frowns, led him to the tent door And gave to him his staff, and bless’d him. He went on his way. |
В испуге Мнета подала ему корявый посох, Благословила, и ушёл старик своей дорогой. |
|
But Har and Heva stood and watch’d him till he enter’d the wood; And then they went and wept to Mnetha: but they soon forgot their tears. |
Когда он скрылся в чаще, Хар и Хева зарыдали У Мнеты на груди, но время слёзы осушило. |
|
На английском |
На русском |
|---|---|
|
Over the weary hills the blind man took his lonely way; To him the day and night alike was dark and desolate |
Так одиноко брёл слепец в непроходимой чаще, И ясный день был для него, как ночь – пустой и мрачный. |
|
But far he had not gone when Ijim from his woods came down Met him at entrance of the forest, in a dark and lonely way |
Но вот, однажды, Иджим злой с охоты возвращался И встретил брата своего на узенькой тропинке. |
|
‘Who art thou, eyeless wretch, that thus obstruct’st the lion’s path? Ijim shall rend thy feeble joints, thou tempter of dark Ijim! Thou hast the form of Tiriel, but I know thee well enough. Stand from my path, foul fiend! Is this the last of thy deceits, To be a hypocrite, and stand in shape of a blind beggar?’ |
«Зачем, безглазый негодяй, ты на дороге львиной? Я вмиг разделаюсь с тобой, ты Иджима узнаешь! Зачем, лукавый, ты надел личину Тириэля? Сгинь, пропади, нечистый дух, меня ты не обманешь! Не притворяйся бедняком, беспомощным бродягой!» |
| The blind man heard his brother’s voice, and kneel’d down on his knee. | Встал на колени Тириэль, услышав голос брата. |
|
‘O brother Ijim, if it is thy voice that speaks to me, Smite not thy brother Tiriel, tho’ weary of his life. My sons have smitten me already; and, if thou smitest me, The curse that rolls over their heads will rest itself on thine. ’Tis now seven years since in my palace I beheld thy face.’ |
«Брат Иджим, если это ты из темноты вещаешь, Родного брата не губи, истерзанного жизнью! Уже наказан я детьми, но если ты на брата Подымешь руку, – на тебя обрушится проклятье! Семь долгих лет уже прошло, как мы с тобой расстались». |
|
‘Come, thou dark fiend, I dare thy cunning! know that Ijim scorns To smite thee in the form of helpless age and eyeless policy. Rise up! for I discern thee, and I dare thy eloquent tongue. Come! I will lead thee on thy way, and use thee as a scoff. |
«Иди за мной, поганый чёрт, не стану я мараться, Пока не скинешь ты с себя презренную личину, Я сразу распознал тебя, язык твой шаловливый, На Запад отведу тебя народу на потеху!» |
|
‘O brother Ijim, thou beholdest wretched Tiriel: Kiss me, my brother, and then leave me to wander desolate!’ |
«Ах, братец, братец, пожалей беднягу Тириэля Оставь меня, дай одному мне побродить в пустыне!» |
|
‘No! artful fiend, but I will lead thee; dost thou want to go? Reply not, lest I bind thee with the green flags of the brook. Aye! now thou art discover’d, I will use thee like a slave.’ |
«Нет, чёрт, хитришь, пойдёшь за мной, я вижу, ты не хочешь! Смотри же, как бы не пришлось связать тебя потуже Лианой крепкой, и тогда рабом моим ты станешь». |
|
When Tiriel heard the words of Ijim, he sought not to reply: He knew ’twas vain, for Ijim’s words were as the voice of Fate. |
Угрозу брата услыхав, умолк старик несчастный, Он знал, что Иджим никогда слов не бросал на ветер |
|
And they went on together, over hills, thro’ woody dales, Blind to the pleasures of the sight, and deaf to warbling birds: All day they walk’d, and all the night beneath the pleasant moon, Westwardly journeying, till Tiriel grew weary with his travel. |
И вот, бредут они вдвоём через леса и долы, Не видя ничего вокруг, не слыша птичьих трелей, С утра до вечера бредут, с заката до восхода, И, обессилив, Тириэль взмолился о пощаде: |
|
‘O Ijim, I am faint and weary, for my knees forbid To bear me further: urge me not, lest I should die with travel. A little rest I crave, a little water from a brook Or I shall soon discover that I am a mortal man And you will lose your once-lov’d Tiriel. Alas! how faint I am!’ |
«О братец, я совсем измучен, больше не могу Ступить ни шагу; погоди, иначе я погибну, Дай отдохнуть, прошу, дай мне воды из родника, Иль скоро мне придётся показать, что Тириэль из смертных, И ты навек, любимый братец, лишишься Тириэля!» |
|
‘Impudent fiend!’ said Ijim, ‘hold thy glib and eloquent tongue! Tiriel is a king, and thou the tempter of dark Ijim Drink of this running brook, and I will bear thee on my shoulders.’ |
«Бесстыдный чёрт, – рёк Иджим, – придержи болтливый свой язык! Мой брат король! Ты Иджима впустую искушаешь, Напейся из ручья, и полезай ко мне на спину!» |
|
He drank; and Ijim rais’d him up, and bore him on his shoulders: All day he bore him; and, when evening drew her solemn curtain, Enter’d the gates of Tiriel’s palace, and stood and call’d aloud:— |
Напился старец, и взвалил его на плечи Иджим, И брёл он целый день, пока не опустился вечер. Он к Тириэлю во дворец вошёл и крикнул громко: |
|
‘Heuxos, come forth! I here have brought the fiend that troubles Ijim. Look! know’st thou aught of this grey beard, or of these blinded eyes?’ |
«Эй, Гексос, чёрт перед тобой, что с Иджимом лукавил, Смотри, какая борода и белые глазищи!» |
|
Heuxos and Lotho ran forth at the sound of Ijim’s voice And saw their agèd father borne upon his mighty shoulders. Their eloquent tongues were dumb, and sweat stood on their trembling limbs: They knew ’twas vain to strive with Ijim. They bow’d and silent stood. |
Гексос и Лото из палат бегут на зов Иджима, И видят старого отца в руках его могучих Так, словно проглотив язык, стоят они покорно Пред Иджимом – с таким никто тягаться не посмеет |
|
‘What, Heuxos! call thy father, for I mean to sport to-night. This is the hypocrite that sometimes roars a dreadful lion; Then I have rent his limbs, and left him rotting in the forest For birds to eat. But I have scarce departed from the place, But like a tiger he would come: and so I rent him too. Then like a river he would seek to drown me in his waves; But soon I buffeted the torrent: anon like to a cloud Fraught with the swords of lightning; but I brav’d the vengeance too. Then he would creep like a bright serpent; till around my neck, While I was sleeping, he would twine: I squeez’d his poisonous soul. Then like a toad, or like a newt, would whisper in my ears; Or like a rock stood in my way, or like a poisonous shrub. At last I caught him in the form of Tiriel, blind and old, And so I’ll keep him! Fetch your father, fetch forth Myratana!’ |
«Эй, Гексос! позови отца, развлечся хочет Иджим. Я расскажу ему, как бес, по-львиному рычащий, Которого я разорвал и бросил на съеденье Голодным птицам, в то же утро тигром обернулся. Я снова разорвал его на мелкие кусочки, Тогда он захлестнул меня стремительным потоком. Я мигом победил его, но стал он чёрной тучей, Грозя мечами молний, – я и тут не растерялся! Тогда он льстивою змеёй ко мне прокрался ночью, И шею кольцами обвил, – я смял его в лепёшку. Тогда, как жаба, как тритон он зашипел над ухом, Скалою вырос на пути, колодой бурелома. И вот, в обличье Тириэля старого, слепого, Его поймал я! Где же брат мой, где же Миратана?» |
| They stood confounded, and thus Tiriel rais’d his silver voice:— | Они молчали. Тириэль тогда воскликнул горько: |
|
‘Serpents, not sons, why do you stand? Fetch hither Tiriel! Fetch hither Myratana! and delight yourselves with scoffs; For poor blind Tiriel is return’d, and this much-injur’d head Is ready for your bitter taunts. Come forth, sons of the Curse!’ |
«Вы змеи, а не сыновья! Зовите ж Тириэля! Чего стоите? поскорей зовите Миратану! Вернулся ваш слепой отец, готовый к новым пыткам К насмешкам ядовитым сыновей своих проклятых!» |
|
Meantime the other sons of Tiriel ran around their father Confounded at the terrible strength of Ijim: they knew ’twas vain. Both spear and shield were useless, and the coat of iron mail, When Ijim stretch’d his mighty arm; the arrow from his limbs Rebounded, and the piercing sword broke on his naked flesh |
Тем временем со всех сторон сыны его другие Сбежались, в страхе замерев пред Иджимом могучим Копьё ли, щит или кольчуга – бесполезно всё Когда подъемлет длань взбешённый Иджим – стрелы Отскакивают от него, и острый меч тупится. |
|
‘Then is it true, Heuxos, that thou hast turn’d thy agèd parent To be the sport of wintry winds?’ said Ijim, ‘is this true? It is a lie, and I am like the tree torn by the wind, Thou eyeless fiend, and you dissemblers! Is this Tiriel’s house? It is as false as Matha, and as dark as vacant Orcus Escape, ye fiends! for Ijim will not lift his hand against ye.’ |
«Так, значит правда, Гексос, что отправил ты отца Охотится за зимним ветром? Значит, это правда? Иль это ложь, а я – лишь древо, вырванное бурей? Ты чёрт слепой, а эти – нечисть в логове змеином Обманчивом, как Мата, мрачном, как жилище Орка? Спасайтесь, бесы, никчему вам Иджима дурачить!» |
|
So saying, Ijim gloomy turn’d his back, and silent sought The secret forests, and all night wander’d in desolate ways |
Так, мрачно Иджим произнёс и, молча повернувшись, Ушёл в леса, и до утра бродил там одиноко. |
|
На английском |
На русском |
|---|---|
|
And agèd Tiriel stood and said: ‘Where does the thunder sleep? Where doth he hide his terrible head? And his swift and fiery daughters, Where do they shroud their fiery wings, and the terrors of their hair? Earth, thus I stamp thy bosom! Rouse the earthquake from his den, To raise his dark and burning visage thro’ the cleaving ground, To thrust these towers with his shoulders! Let his fiery dogs Rise from the centre, belching flames and roarings, dark smoke! Where art thou, Pestilence, that bathest in fogs and standing lakes? Rise up thy sluggish limbs, and let the loathsomest of poisons Drop from thy garments as thou walkest, wrapp’d in yellow clouds! Here take thy seat in this wide court; let it be strewn with dead; And sit and smile upon these cursèd sons of Tiriel Thunder, and fire, and pestilence, hear you not Tiriel’s curse?’ He ceas’d. The heavy clouds confus’d roll’d round the lofty towers Discharging their enormous voices at the father’s curse. The earth tremblèd; fires belchèd from the yawning clefts; And when the shaking ceas’d, a fog possess’d the accursèd clime |
И молвил старый Тириэль: «Где грозный гром уснул? Где гневные его сыны? Где пламенные дщери С проворными крылами? Где пугающие космы? Земля, я требую, восстань землетрясеньем страшным, Потоком лавы из твоих зияющих расщелин. Развороти плечами башни, огненными псами Скачи из чёрной бездны, игрыгая огнь и дым! Спеши ко мне, чума, довольно нежиться в болотах, Расправь медлительные члены, мерзкую заразу Лей из отравленных одежд, из облаков зловонных! Приди, широкий этот двор усей горою трупов; Потешься вволю над проклятым родом Тириэля! Сюда, гроза, огонь, чума! Внемлите ж заклинанью!» Он смолк. Угрюмая гроза над башнями нависла, И грянул гром в ответ на заклинанье Тириэля. Всё задрожало, из земли взметнулся к небу пламень, И непроглядный чёрный дым окутал край злосчастный. |
|
The cry was great in Tiriel’s palace: his five daughters ran, And caught him by the garments, weeping with cries of bitter woe. |
В чертогах был великий плач, пять дочерей в испуге Рыдали горько и отца хаватали за одежды. |
|
‘Aye, now you feel the curse, you cry! but may all ears be deaf As Tiriel’s, and all eyes as blind as Tiriel’s to your woes! May never stars shine on your roofs! may never sun nor moon Visit you, but eternal fogs hover around your walls Hela, my youngest daughter, you shall lead me from this place; And let the curse fall on the rest, and wrap them up together!’ |
«Теперь вы прокляты навек! Как Тириэль глухи И слепы будут все к молитвам вашим и слезам! И звёзд вам больше не узреть! О солнце и луне Забудьте, чёрный дым навеки скроет их от вас! Малютка Хела, уведи меня скорей отсюда, И пусть падёт на остальных смертельное проклятье!» |
|
He ceas’d: and Hela led her father from the noisome place In haste they fled; while all the sons and daughters of Tiriel, Chain’d in thick darkness, utterèd cries of mourning all the night. And in the morning, lo! an hundred men in ghastly death! The four daughters, stretch’d on the marble pavement, silent all, Fall’n by the pestilence!—the rest mop’d round in guilty fears; And all the children in their beds were cut off in one night. Thirty of Tiriel’s sons remain’d, to wither in the palace, Desolate, loathèd, dumb, astonish’d—waiting for black death. |
Он смолк, и Хела повела от проклятого места Слепого старца, а сыны и дочери его Кричали, плакали всю ночь, окованные мраком; А утром – о ужасный вид! сто мёртвых сыновей, Четыре дочери на мраморном полу застыли: Одни сражённые чумой, другие – смертныс страхом, И чада их уснули в колыбелях навсегда. Осталось тридцать сыновей в чертогах Тириэля Зовущих смерть, отвергнутых, безумных, безутешных |
|
На английском |
На русском |
|---|---|
|
And Hela led her father thro’ the silence of the night, Astonish’d, silent, till the morning beams began to spring. |
Так Хела шла со стариком, не проронив ни звука В ночной тиши, пока вдали не засияло солнце. |
|
‘Now, Hela, I can go with pleasure, and dwell with Har and Heva, Now that the curse shall clean devour all those guilty sons. This is the right and ready way; I know it by the sound That our feet make. Remember, Hela, I have savèd thee from death; Then be obedient to thy father, for the curse is taken off thee. I dwelt with Myratana five years in the desolate rock; And all that time we waited for the fire to fall from heaven, Or for the torrents of the sea to overwhelm you all But now my wife is dead, and all the time of grace is past: You see the parent’s curse. Now lead me where I have commanded.’ |
«Как славно, Хела, заживём с тобой в жилище Хара, Когда проклятие пожрёт сынов моих преступных! Какой прямой и правый путь – я чувствую по звуку Своих шагов. И помни, что я спас тебя от смерти,– За послушание отцу я снял с тебя проклятье. Пять долгих лет я с Миратаной жил на неприступных скалах, И ждал, когда огонь с небес спалит моих потомков Или потоком захлестнёт их океан могучий. Но миратана умерла, и я дождалмя мести, – Её видала ты. Веди, и бойся ослушанья!» |
|
‘O leaguèd with evil spirits, thou accursèd man of sin! True, I was born thy slave! Who ask’d thee to save me from death? ‘Twas for thyself, thou cruel man, because thou wantest eyes.’ |
«Сообщник дьявола, меня ты породил рабыней! Но кто, скажи, просил тебя спасать меня от смерти? Ведь небо за твою жестокость глаз тебя лишило!» |
|
‘True, Hela, this is the desert of all those cruel ones. Is Tiriel cruel? Look! his daughter, and his youngest daughter, Laughs at affection, glories in rebellion, scoffs at love. I have not ate these two days. Lead me to Har and Heva’s tent, Or I will wrap thee up in such a terrible father’s curse That thou shalt feel worms in thy marrow creeping thro’ thy bones. Yet thou shalt lead me! Lead me, I command, to Har and Heva!’ |
«О, Хела, бедный Тириэль теперь покинут всеми. Жесток не я, а дети, – даже младшая из дочек Глумится над слепым отцом, над старостью смеётся Но я два дня не ел. Веди меня скорее к Хару, Не то такое на тебя обрушится проклятье, Что ты почувствуешь, как червь впивается могильный В твоё нутро! Я требую, идём в долину Хара!» |
|
‘O cruel! O destroyer! O consumer! O avenger! To Har and Heva I will lead thee: then would that they would curse! Then would they curse as thou hast cursèd! But they are not like thee! O! they are holy and forgiving, fill’d with loving mercy, Forgetting the offences of their most rebellious children, Or else thou wouldest not have liv’d to curse thy helpless children.’ |
«О злобный! О жестокий! О бездушный! О коварный! Ты, видно, хочешь Хара с Хевой поразить проклятьем О, проклятый старик, учти, они с тобой несхожи, Они сияют добротой, они полны любовью, Они прощают сыновьям жестокие обиды, Иначе не было б тебя с проклятьями твоими». |
|
‘Look on my eyes, Hela, and see, for thou hast eyes to see The tears swell from my stony fountains. Wherefore do I weep? Wherefore from my blind orbs art thou not seiz’d with poisonous stings? Laugh, serpent, youngest venomous reptile of the flesh of Tiriel! Laugh! for thy father Tiriel shall give thee cause to laugh, Unless thou lead me to the tent of Har, child of the Curse!’ |
«О, посмотри в глаза мои, ужель и ты ослепла? – Они, как родники в скале, наполнились слезами. О, если б в этих родниках таилось злое жало, Чтоб насмерть поразить тебя, проклятая гадюка! Что ж, смейся, смейся над отцом, отродье Тириэля Глумись, пока не привела меня в долину Хара!» |
|
‘Silence thy evil tongue, thou murderer of thy helpless children! I lead thee to the tent of Har; not that I mind thy curse, But that I feel they will curse thee, and hang upon thy bones Fell shaking agonies, and in each wrinkle of that face Plant worms of death to feast upon the tongue of terrible curses.’ |
«О замолчи, злодей, детей беспомощных убийца! Я не боюсь твоих угроз, идём в долину Хара! Пусть Хар и Хева проклянут тебя, старик жестокий Пусть казнь придумают тебе – страшнее всяких казней Пускай могильный червь пожрёт язык твой злоречивый!» |
|
‘Hela, my daughter, listen! thou art the daughter of Tiriel. Thy father calls. Thy father lifts his hand unto the heavens, For thou hast laughèd at my tears, and curs’d thy agèd father. Let snakes rise from thy bedded locks, and laugh among thy curls!’ |
«О Хела, дочь моя, внимай проклятьям Тириэля! За осмеянье слёз отцовских, я взываю к небу – Да покарает пусть оно тебя ужасным страхом, Пускай меж локонов твоих совьют гнездо гадюки!» |
|
He ceas’d. Her dark hair upright stood, while snakes infolded round Her madding brows: her shrieks appall’d the soul of Tiriel |
Он замолчал, и в тот же миг крик услыхал истошный, Когда у Хелы на челе возник клубок змеиный. |
|
‘What have I done, Hela, my daughter? Fear’st thou now the curse, Or wherefore dost thou cry? Ah, wretch, to curse thy agèd father! Lead me to Har and Heva, and the curse of Tiriel Shall fail. If thou refuse, howl in the desolate mountains!’ |
«Что, каково тебе теперь? Чего ты испугалась? Чего кричишь, и почему отца не проклинаешь? Ты не избавишься от них, пока к жилищу Хара Мы не придём. Откажешься – терзаться будешь вечно!» |
|
На английском |
На русском |
|---|---|
|
She, howling, led him over mountains and thro’ frighted vales, Till to the caves of Zazel they approach’d at eventide. Forth from their caves old Zazel and his sons ran, when they saw Their tyrant prince blind, and his daughter howling and leading him. They laugh’d and mockèd; some threw dirt and stones as they pass’d by; But when Tiriel turn’d around and rais’d his awful voice, Some fled away; but Zazel stood still, and thus begun:— |
Рыдая, Хела шла с отцом по кручам и оврагам, Пока вдали не показались Зазеля пещеры. Сам старый Зазель с сыновьями вышел им навcтречу, И увидал: тиран слепой идёт с безумной дочкой. Раздался смех, и камни полетели в Тириэля, Но грозно крикнул Тириэль, и все бежалт в страхе. Лишь Зазель с места не сошёл, и процедил сквозь зубы |
|
‘Bald tyrant, wrinkled cunning, listen to Zazel’s chains! ’Twas thou that chainèd thy brother Zazel! Where are now thine eyes? Shout, beautiful daughter of Tiriel! thou singest a sweet song! Where are you going? Come and eat some roots, and drink some water. Thy crown is bald, old man; the sun will dry thy brains away, And thou wilt be as foolish as thy foolish brother Zazel.’ |
«Плешивый, сморщенный слепец, перед тобою Зазель Трясёт цепями, – это ты их нацепил на брата. Кричи, безумное дитя, – напев твой слаще мёда! Куда спешите вы? А то – ко мне, на угощенье! Где ты корону обронил? Так может солнце выжечь Весь ум из лысины твоей, и станешь глуп, как Зазель». |
|
The blind man heard, and smote his breast, and trembling passèd on. They threw dirt after them, till to the covert of a wood The howling maiden led her father, where wild beasts resort, Hoping to end her woes; but from her cries the tigers fled. All night they wander’d thro’ the wood; and when the sun arose, They enter’d on the mountains of Har: at noon the happy tents Were frighted by the dismal cries of Hela on the mountains |
Слепец от гнева задрожал и, в грудь ударив брата, Пошёл за дочкой. Им вослед летели комья грязи. Пока не скрыл их дикий лес, где воющая Хела Искала смерть, но крик её пугал свирепых тигров. Всю ночь свозь чащу шли они, когда ж настало утро Они взошли на светлый холм перед долиной Хара. От крика Хелы встрепенулись мирные шатры, |
|
But Har and Heva slept fearless as babes on loving breasts. Mnetha awoke: she ran and stood at the tent door, and saw The agèd wanderer led towards the tents; she took her bow, And chose her arrows, then advanc’d to meet the terrible pair. |
Лишь Хар и Хева сладко спали, словно в колыбели. Тут Мнета выбежала в сад и вдалеке узрела Двух одичавших странников, бредущих к дому Хара. Она схватило стрелы, лук, и ринулась навстречу. |
|
На английском |
На русском |
|---|---|
|
And Mnetha hasted, and met them at the gate of the lower garden. ‘Stand still, or from my bow receive a sharp and wingèd death!’ Then Tiriel stood, saying: ‘What soft voice threatens such bitter things? Lead me to Har and Heva; I am Tiriel, King of the West.’ |
К воротам сада подбежав, сказала Мнета: «Стойте, Не то придётся мне стрелой пронзить вас смертоносной!» И молвил Тириэль: «Чей нежный глас мне угрожает? Я – Запада владыка! Я – Тириэль! Где Хар, отец мой?» |
|
And Mnetha led them to the tent of Har; and Har and Heva Ran to the door. When Tiriel felt the ankles of agèd Har, He said: ‘O weak mistaken father of a lawless race Thy laws, O Har, and Tiriel’s wisdom, end together in a curse. |
В палаты Хара повела их Мнета. Хар и Хева К порогу подошли. Слепец стопы отца ощупал И рёк: «Беспомощный отец строптивых сыновей, Закон твой, Хар, и мудрость Тириэля ждёт один конец Зачем один закон для Льва и для тупых Волов? |
|
Why is one law given to the lion and the patient ox? And why men bound beneath the heavens in a reptile form, A worm of sixty winters creeping on the dusky ground? The child springs from the womb; the father ready stands to form The infant head, while the mother idle plays with her dog on her couch: The young bosom is cold for lack of mother’s nourishment, and milk Is cut off from the weeping mouth with difficulty and pain: The little lids are lifted, and the little nostrils open’d: The father forms a whip to rouse the sluggish senses to act, And scourges off all youthful fancies from the new-born man. Then walks the weak infant in sorrow, compell’d to number footsteps Upon the sand. And when the drone has reach’d his crawling length, Black berries appear that poison all round him. Such was Tiriel, Compell’d to pray repugnant, and to humble the immortal spirit; Till I am subtil as a serpent in a paradise, Consuming all, both flowers and fruits, insects and warbling birds. And now my paradise is fall’n, and a drear sandy plain Returns my thirsty hissings in a curse on thee, O Har, Mistaken father of a lawless race!—My voice is past.’ |
Зачем, скитаясь, человек ползёт десятки зим Как омерзительный червяк по этой пыльной тверди? Зачем рождается дитя? Зачем отец ревниво Следит за ним, пока жена на брачном ложе с псом играет И молодую грудь, ещё негодную для доли материнской От плачущего отрывает рта? С тоской и страхом Дитя, раскрыв глаза и растопырив ноздри, Взирает на отцовский кнут, который не пробудит ленивый ум, но умертвит невинные мечты. Тогда беспомощный юнец, оставив кров, уходит В пустынный край И, ползая на брюхе, словно трутень, Находит чёрные плоды отравленного древа. Так Тириэль Был принуждён молиться злу, чтоб дух принизить бессмертный, И, словно змий коварный, в райские сады прокравшись Он всё пожрал – цветы, деревья, птиц и насекомых – И Рай утратил свой! И вновь пустынная равнина Передо мной, и я к отцу в последний путь пустился Чтоб прошипеть ему своё предсмертное проклятье». |
| He ceas’d, outstretch’d at Har and Heva’s feet in awful death. | Он смолк, и перед Харом с Хевой мёртвый распростёрся. |
