The Teacher’s Monologue - Монолог учительницы

The room is quiet, thoughts alone

People its mute tranquillity;

The yoke put off, the long task done, —

I am, as it is bliss to be,

Still and untroubled. Now, I see,

For the first time, how soft the day

O’er waveless water, stirless tree,

Silent and sunny, wings its way.

Now, as I watch that distant hill,

So faint, so blue, so far removed,

Sweet dreams of home my heart may fill,

That home where I am known and loved:

It lies beyond; yon azure brow

Parts me from all Earth holds for me;

And, morn and eve, my yearnings flow

Thitherward tending, changelessly.

My happiest hours, aye! all the time,

I love to keep in memory,

Lapsed among moors, ere life’s first prime

Decayed to dark anxiety.

Все стихло.

Кроме мыслей нет

Здесь больше никого со мной.

Груз — с плеч, и можно напослед

Подумать и побыть одной.

Теперь из моего окна

Я вижу: над семьей ракит

И над водой, где спит волна,

На тихих крыльях день летит.

Я вижу холм в его дали,

Туманный, голубой, как дым.

За ним земля, где мы росли,

И дом, что мною так любим.

Увы, за ширмою холма

Он спрятан от упорных глаз.

И все же мысль моя сама

Туда уходит всякий раз.

Я выросла средь топких блат,

И все счастливейшие дни

Там канули, а здесь торчат

Лишь бед моих сухие пни.

Sometimes, I think a narrow heart

Makes me thus mourn those far away,

And keeps my love so far apart

From friends and friendships of to-day;

Sometimes, I think ’tis but a dream

I treasure up so jealously,

All the sweet thoughts I live on seem

To vanish into vacancy:

And then, this strange, coarse world around

Seems all that’s palpable and true;

And every sight, and every sound,

Combines my spirit to subdue

To aching grief, so void and lone

Is Life and Earth — so worse than vain,

The hopes that, in my own heart sown,

And cherished by such sun and rain

As Joy and transient Sorrow shed,

Have ripened to a harvest there:

Alas! methinks I hear it said,

"Thy golden sheaves are empty air."

Я сердце в косности виню:

Вокруг не хочет посмотреть,

Все льнет к далекому огню,

Само же разучилось греть

И мнится иногда: мираж

Меня ведет на поводу.

Миг — и исчез.

Опять пейзаж

Чужой — и не домой иду.

Вновь этот грубый мир сполна

Свою реальность заявил.

Звук, образ — и подчинена,

Сопротивляться нету сил.

Чего от Жизни, от Земли

Жду? —

Годы пустоту сулят.

Надежды, что в душе росли

В лучах любви, в дождях утрат, —

Колосья дали; золотясь,

Шумели, созревали в срок…

Теперь я словно слышу глас:

«Все золото твое — песок».

И снятся тягостные сны,

Что дом мой нынче уж не тот.

Порою звуки мне слышны

All fades away; my very home

I think will soon be desolate;

I hear, at times, a warning come

Of bitter partings at its gate;

And, if I should return and see

The hearth-fire quenched, the vacant chair;

And hear it whispered mournfully,

That farewells have been spoken there,

What shall I do, and whither turn?

Where look for peace? When cease to mourn?

Прощаний у его ворот.

Что, если ждет меня очаг

Остывший и портрет в пыли,

И встречный подтвердит бедняк,

Что правда: были да ушли?

Что станется со мной тогда?

Что я скажу? Пойду куда?