Мрак
|
На английском |
На русском |
|---|---|
|
In the mournful vaults of fathomless gloom To which Fate has already banished me, Where a bright, rosy beam never enters; Where, alone with Night, that sullen hostess, |
Велением судьбы я ввергнут в мрачный склеп, Окутан сумраком таинственно-печальным; Здесь Ночь предстала мне владыкой изначальным; Здесь, розовых лучей лишенный, я ослеп. |
|
I'm like a painter whom a mocking God Condemns to paint, alas! upon darkness; Where, a cook with a woeful appetite, I boil and I eat my own heart; |
На вечном сумраке мечты живописуя, Коварным Господом я присужден к тоске; Здесь сердце я сварю, как повар, в кипятке И сам в груди своей его потом пожру я! |
|
At times there shines, and lengthens, and broadens A specter made of grace and of splendor; By its dreamy, oriental manner, |
Вот, вспыхнув, ширится, колышется, растет, Ленивой грацией приковывая око, Великолепное видение Востока; |
|
When it attains its full stature, I recognize my lovely visitor; It's She! dark and yet luminous. |
Вот протянулось ввысь и замерло — и вот Я узнаю Ее померкшими очами: Ее, то темную, то полную лучами. |
Аромат
|
На английском |
На русском |
|---|---|
|
Reader, have you at times inhaled With rapture and slow greediness That grain of incense which pervades a church, Or the inveterate musk of a sachet? |
Читатель, знал ли ты, как сладостно душе, Себя медлительно, блаженно опьяняя, Пить ладан, что висит, свод церкви наполняя, Иль едким мускусом пропахшее саше? |
|
Profound, magical charm, with which the past, Restored to life, makes us inebriate! Thus the lover from an adored body Plucks memory's exquisite flower. |
Тогда минувшего иссякнувший поток Опять наполнится с магическою силой, Как будто ты сорвал на нежном теле милой Воспоминания изысканный цветок! |
|
From her tresses, heavy and elastic, Living sachet, censer for the bedroom, A wild and savage odor rose, |
Саше пахучее, кадильница алькова, Ее густых кудрей тяжелое руно Льет волны диких грез и запаха лесного; |
|
And from her clothes, of muslin or velvet, All redolent of her youth's purity, There emanated the odor of furs. |
В одеждах бархатных, где все еще полно Дыханья юности невинного, святого, Я запах меха пью, пьянящий, как вино. |
Рамка
|
На английском |
На русском |
|---|---|
|
As a lovely frame adds to a painting, Even though it's from a master's brush, An indefinable strangeness and charm By isolating it from vast nature, |
Как рамка лучшую картину облекает Необъяснимою, волшебной красотой, И, отделив ее таинственной чертой От всей Природы, к ней вниманье привлекает, |
|
Thus jewels, metals, gilding, furniture, Suited her rare beauty to perfection; Nothing dimmed its flawless splendor; All seemed to form for her a frame. |
Так с красотой ее изысканной слиты Металл и блеск камней и кресел позолота: К ее сиянью все спешит прибавить что-то, Все служит рамкою волшебной красоты. |
|
One would even have said that she believed That everything wished to love her; she drowned Her nudity voluptuously |
И вот ей кажется, что все вокруг немеет От обожания, и торс роскошный свой Она в лобзаниях тугих шелков лелеет, |
|
In the kisses of the satin and linen, And, with each movement, slow or brusque, She showed the child-like grace of a monkey. |
Сверкая зябкою и чуткой наготой; Она вся грации исполнена красивой И обезьянкою мне кажется игривой |
Портрет
|
На английском |
На русском |
|---|---|
|
Disease and Death make ashes Of all the fire that flamed for us. Of those wide eyes, so fervent and tender, Of that mouth in which my heart was drowned, |
Увы, Болезнь и Смерть все в пепел превратили; Огонь, согревший нам сердца на миг, угас; И нега знойная твоих огромных глаз И влага пышных губ вдруг стали горстью пыли. |
|
Of those kisses potent as dittany, Of those transports more vivid than sunbeams, What remains? It is frightful, O my soul! Nothing but a faint sketch, in three colors, |
Останки скудные увидела душа; Где вы, пьянящие, всесильные лобзанья, Восторгов краткие и яркие блистанья?.. О, смутен контур твой, как три карандаша. |
|
Which, like me, is dying in solitude, And which Time, that contemptuous old man, Grazes each day with his rough wing... |
Но в одиночестве и он, как я, умрет — И Время, злой старик, день ото дня упорно Крылом чудовищным его следы сотрет… |
|
Black murderer of Life and Art, You will never kill in my memory The one who was my glory and my joy! |
Убийца дней моих, палач мечтаний черный, Из вечной памяти досель ты не исторг Ее — души моей и гордость и восторг! |
