Le portrait - Портрет

Elle téta la vie au sein d’une pauvresse.

Dès le maillot, elle eut l’abominable ivresse

D’un lait sanguinolent et presque vénéneux.

L’air froid d’un gîte infect aux murs fuligineux

Granula ses poumons en gelant sa poitrine ;

À travers sa peau, mince et navrante vitrine,

Sa mère put compter ses pauvres petits os.

Elle a grandi pourtant : lamentables fuseaux,

Ses membres rabougris et rongés par la fièvre

Se durcissent avec des souplesses de chèvre,

L’épaule s’élargit, le buste émacié

S’allonge sveltement sur des hanches d’acier ;

Le sein s’est aiguisé jusqu’à piquer ses hardes

Et sa figure verte aux lèvres si blafardes

Prend la vague stupeur et l’âpre étrangeté

D’une mélancolique et spectrale beauté.

De son crâne fluet où grouillent les détresses

Jaillissent des cheveux fantastiques, sans tresses,

Fouillis d’ébène, épais, tordus, fous, au reflet

Tour à tour diapré, bleuâtre et violet,

Её родная мать была больной и нищей.

С рождения дитя кормили вредной пищей.

Ей доставалась кровь с отравой в молоке.

Жила в нечистоте, в застуженном мирке,

и стала так тоща, что сквозь её грудину

любой мог заглянуть в больную середину.

Мамаша там могла все рёбра сосчитать,

но девочка росла, дивя людей и мать.

Со временем ушла отчаянная зыбкость.

Она приобрела и шарм, и козью гибкость.

Расширилась в плечах, и стали: бюст - видней,

весь стан её - стройней и бёдра - посильней.

Концы её грудей прокалывали платье,

а бледность губ и лик с зелёною печатью

потом придали ей столь странные черты,

что в них пробился блеск спектральной красоты

Над бедной головой, где скучились сумбуры

рассыпался каскад волшебной шевелюры.

В ней был густой эбен, была голубизна,

и вместе с тем цвела лиловая волна.

Ayant de ces frissons inconnus à la terre,

Crinière d’outre-tombe où flotte le mystère.

À ses yeux par l’horreur sans cesse écarquillés,

Saphirs phosphorescents, douloureux et mouillés,

Qui se meurent d’ennui dans leur cercle de bistre,

Ses yeux ont maintenant une splendeur sinistre !

В причудливости всей расцветки бесподобной

вид той копны дивил мистичностью загробной.

А взор девичьих глаз смотрел на страшный мир,

как влажный из-за слёз сверкающий сапфир.

Такой предсмертный взгляд, взирающий на вещи,

на свет и на людей - тоскливо и зловеще.