La Ruine - Руины

L’esprit mystérieux au vague ou bref chemin

Qui par moments nous prête un regard surhumain

Le rêve, m’a montré ce que n’a vu personne :

C’était, sous un air lourd qui jamais ne frissonne

Un continent couvert d’arbres pétrifiés,

Si puissants, que jadis lorsque vous triomphiez,

Vieux chênes ! Auprès d’eux vos chefs les plus robustes

Et les plus hauts à peine auraient fait des arbustes.

D’énormes ossements perçaient de tous côtés,

Pareils à de grands rocs affreux qu’auraient sculptés

De durs géants jaloux du féroce prodige

De la création à son premier vertige ;

Et c’était quelque part, aux confins ignorés

De la terre, ou peut-être au fond des flots sacrés

Et le plus effrayant de ce monde effroyable

C’était, au centre et hors des épaisseurs du sable

Un temple ruiné, mais colossal encore

Mille fois plus que ceux de Karnak et d’Angkor!

Бывает, что в пути таинственная блажь

чудно преобразит открывшийся пейзаж.

Я помню о своём оптическом обмане

в неколыхавшемся сгустившемся тумане.

Я видел континент, где мёртвые леса

стеной взметнулись вверх почти под небеса.

Столетние дубы ! Под этими стволами

мощнейшие из вас казались бы кустами.

Лежали там и сям завалы из костей -

свидетельства войны и массовых смертей

гигантов, что дрались в жестоком озлобленье

от сотворенья их до дней столпотворенья.

Представившихся мест никто не назовёт.

Возможно, что сейчас они - под толщей вод.

Ужаснее всего был в царстве том престранном

затерянный в песках, торчавший над барханом

разбитый древний храм, безлюдный с давних пор,

огромней, чем Карнак, громадней, чем Ангкор. -

Des escaliers sans fin, portant des avenues

De monstres, s’étageaient, s’écroulaient dans les nues

Dont ils semblaient former le lit torrentiel ;

Des arches d’un seul bloc aux largeurs d’arc-en-ciel

Se croisaient, unissant des porches, des colonnes

Tels que n’en ont jamais conçu les Babylones,

Et s’élevaient toujours, toujours, sous des monceaux

Не в тысячу ли раз ! Почти до небосвода

вдоль лестниц строем шли скульптурные уроды.

Ища ночлег, на храм спускались облака.

Все арки были в нём из цельного куска -

как радуги - светясь, и высились колонны -

покрепче и крупней, чем в храмах Вавилона.

И кучами легли, не выдержав невзгод

обломки башен, стен, порталов и ворот.

Démesurés de tours, de portiques, d’arceaux,

De chapiteaux massifs où des bêtes hybrides

Sur leurs trompes en l’air tenaient des pyramides

Des frontons d’une lieue allaient se prolongeant

Des portes toutes d’or dans des murs tout d’argent

Étincelaient parmi des Alpes de décombres;

Des abîmes de nuit s’engouffraient sous les ombres

Et partout, jusqu’au faîte, un million de dieux

Enveloppés ou nus, aveugles ou pleins d’yeux,

Noirs et ramifiés comme des madrépores,

Ou sans bras, éclatants comme des météores,

Debout, assis en cercle, accroupis ou rampants,

Enfouis jusqu’au ventre ou restés en suspens,

Horribles, couronnés de forêts en spirales,

Ou de mitres ayant l’ampleur des cathédrales,

Pullulaient, remplissant de leurs difformités

Les quatre sections des cieux épouvantés.

Et bien avant Babel, bien avant l’Atlantide,

C’était l’œuvre fameuse et la cariatide

D’un orgueil qui bouillonne avec le globe entier

Bâtie avec le sang des vaincus pour mortier;

La merveille des jours plus lointains que cet âge

Dont la fable cherchait le confus héritage;

Et des siècles de vie où la douleur hurla,

Toute une formidable histoire dormait là,

Du haut en bas gravée en langue originelle

Sur le bronze inusable et la pierre éternelle,

Au fond de l’invisible et du silence, au fond

De l’oubli, derniers dieux en qui tout se confond

В углах массивных крыш устроились химеры:

престранное зверьё и страшные мегеры.

Фронтоны с милю вдаль сверкали на заре:

ворота - в золоте, а стены - в серебре.

Сияние среди огромных Альп щебёнки.

Лишь ночью гас весь блеск в той проклятой сторонке

И множество богов - числом под миллион.

В плащах, нагих; кто слеп, кто зреньем наделён.

Иной - рукаст, ногаст, как ветка мадрепора.

Другой - без рук, без ног, но ярче метеора.

Стоят, сидят кружком. Кто важен, кто смешон.

Тот врыт до живота, тот в думы погружён.

И те, что погрозней - цари-макроцефалы,

в коронах из лесов, и в митрах - с кафедралы.

Они кишмя кишат. Уродство их телес

заполнило объём запуганных небес.

До вавилонских ссор, до краха

Атлантиды там вырос этот храм: не храм - кариатида

Гордыни ! Вот с чего вскипел весь Шар Земной !

Храм строен на крови загубленных войной.

Он - диво давних дней, предтеча нашей эры.

В преданиях о нём - постыдные примеры

житья-бытья в веках, где громко выла боль.

Оттуда и берёт История всю соль

и может толковать теперь исконной речью -

с гранитных плит и с бронз - про про вечность человечью.

В её основе - тишь, забвение и тьма

Да горсть богов жива - в их мыслях кутерьма.