Décourageux - Растерянность

Ce fut un vrai poète: il n’avait pas de chant.

Mort, il aimait le jour et dédaigna de geindre.

Peintre: il aimait son art —

Il oublia de peindre...

Il voyait trop. —

Et voir est un aveuglement.

Как истинный поэт, стихов он не имел.

Мертвец, он день любил и презирал стенанья.

Художник,

он забыл искусство рисованья:

Всё видеть — слепота.

А видеть он умел.

— Songe-creux: bien profond il resta dans son rêve;

Sans lui donner la forme en baudruche qui crève,

Sans ouvrir le bonhomme, et se chercher dedans.

Бесплодный фантазёр, в мечту он погружался,

Но форму ей придать отнюдь не собирался,

Чтоб не раскрыть себя, не обнажить свой тыл.

— Pur héros de roman: il adorait la brune,

Sans voir s’elle était blonde... Il adorait la lune;

Mais il n’aima jamais — Il n’avait pas le temps.

Романа персонаж, он был влюблён в брюнетку,

Которая была блондинкой — что нередко

Он видел, но молчал: он слишком занят был.

— Chercheur infatigable: Ici-bas où l’on rame,

Il regardait ramer, du haut de sa grande âme,

Fatigué de pitié pour ceux qui ramaient bien...

Здесь, где так тяжек труд, искатель неуёмный,

Он на трудяг взирал с высот души огромной,

И тех, кто хорошо трудился, он жалел.

Mineur de la pensée: il touchait son front blême,

Pour gratter un bouton ou gratter le problème

Qui travaillait là —

Faire rien. —

Идеи рудокоп, свой лоб он скрёб и темя,

Чтоб обнаружить прыщ или помочь проблеме

Прийти в движение.

Такой уж был удел.

— Il parlait: “Oui, la Muse est stérile! elle est fille

D’amour, d’oisiveté, de prostitution;

Ne la déformez pas en ventre de famille

Que couvre un étalon pour la production!”

Он говорил не раз: “Бесплодна ваша Муза,

Дочь проституции и праздности она.

В семейном чреве ей не продохнуть от груза

Производителя, чья взмылена спина.

“O vous tous qui gâchez, maçons de la pensée!

Vous tous que son caprice a touchés en amants, —

Vanité, vanité — La folle nuit passée,

Vous l’affichez en charge aux yeux ronds des manants!

О вы, кто портит всё! О каменщики мысли!

Вы, прикоснувшиеся к Музе невзначай,

Едва пришёл рассвет — и вы уже раскисли,

Но лжёте простакам, что дали ей на чай.

Elle vous effleurait, vous, comme chats qu’on noie,

Vous avez accroché son aile ou son réseau,

Fiers d’avoir dans vos mains un bout de plume d’oie,

Ou des poils à gratter, en façon de pinceau!”

Она царапалась, как тонущая кошка,

Вы рвали крылья ей, чтоб только обладать

Пером обломанным или урвать немножко

Волос, которые могли бы кистью стать”.

— Il disait: “O naïf Océan! O fleurettes,

Ne sommes-nous pas là, sans peintres, ni poètes!..

Quel vitrier a peint! quel aveugle a chanté!..

Et quel vitrier chante en raclant sa palette,

Ou quel aveugle a peint avec sa clarinette!

Est-ce l’art?..”

— Lui resta dans le Sublime Bête

Noyer son orgueil vide et sa virginité.

Он говорил не раз: “О, детскость Океана!

Здесь ни поэтов, ни художников.

Но странно, Что кто-то рисовал и кто-то песни пел,

Пел и в палитру бил, как в кожу барабана,

И рисовал своей свирелью неустанно...

Искусство это?”

Он, под всхлипы урагана,

Своё тщеславие здесь утопить хотел.