Le Jugement De L’Épée - Суд меча

Quand Guntz Tête-de-Fer revint de Palestine,

Une nuit qu’il veillait, couché sous la courtine,

Près de sa femme Hilda, fille de Suénon,

Il l’entendit, tout bas, en rêve, dire un nom,

Un nom d’homme, celui d’un voisin de sa terre.

Guntz est jaloux: il croit son épouse adultère,

Va prendre son épée et la tire à demi.

Mais, devant la candeur de ce front endormi,

Qui repose, parmi la chevelure brune,

Et que vient effleurer un doux rayon de lune,

Il s’arrête, il hésite; et le rude seigneur

Sent son amour en lui plus fort que son honneur.

Son oreille pourtant ne peut s’être trompée.

- Guntz voulut prendre alors conseil de son épée,

Celle que ses aïeux portaient de père en fils.

Il la déposa donc devant le crucifix,

Sur le prie-Dieu, sortie à moitié de sa gaine,

Et lui dit: « Mon épée, ô ma bonne africaine!

Toi que j’ai retrempée au sang du Sarrasin,

Qu’en dis-tu?Mon épouse a nommé le voisin

Dans son rêve; et je crois qu’elle m’est infidèle,

Mais je n’en suis pas sûr.Dis, que penses-tu d’elle?

Je connais ton horreur de toute trahison

Et puis te confier l’honneur de ma maison;

Ton clair regard d’acier,, amie, est seul capable

De lire dans cette âme innocente ou coupable;

Tu ne voudrais pas voir dormir auprès de moi

Une femme moins pure et moins fière que toi.

Pour que je lui pardonne ou qu’elle soit frappée, Juge-la donc! »

Alors, la noble et juste épée,

Qui savait que, malgré qu’elle eût le coeur touché,

Hilda n’avait jamais accompli le péché

Avec le chevalier qu elle nommait en songe,

La généreuse épée, exempte de mensonge

Ne voulut pas que Guntz agît comme un bourreau,

Et, brusque, elle rentra d’elle-même au fourreau.

Однажды ночью, воротясь из Палестины,

прислушался к словам дражайшей половины

ревнивый рыцарь Гунц - Железная Башка,

и тотчас же за меч взялась его рука.

Не спавший возле Хильды, дочери Свенона,

расслышал Гунц едва, как тихо и влюблённо

жена в мятежном сне соседа назвала.

Гунц вынул меч наполовину из чехла.

Но свежесть нежную в супруге вновь отметя

и блеск каштановой причёски в лунном свете,

он самый первый грозный взрыв остановил.

Любовь осилила горячий гнев и пыл.

Но вот улика, и бессильны возраженья.

Теперь уж за мечом решительное мненье.

Тот меч в веках переходил из рода в род.

И Гунц его перед распятием кладёт.

Меч полуобнажён, на нём железный глянец.

И Гунц сказал: "Мой меч, мой славный африканец !

Ты закалён в крови упорных сарацин

Женою назван был соседний господин.

Он назван был во сне. Скажи по праву друга.

Ответь, что думаешь. Верна ли мне супруга ?

Тебе противны ложь, измена и содом,

и ты не дашь им запятнать наш славный дом.

Стальной твой взор, мой друг, сумеет безусловно

прочесть в душе жены, чиста или виновна.

Скажи, неужто ты считаешь, что должна

быть около меня бесчестная жена.

Простить ли мне её ? Устроить ли расправу ?

Суди ж теперь !". А тот, берёгший славу

и справедливого и верного меча,

не захотел судить ни зло, ни сгоряча.

О Хильде меч прознал, что лишь мечтать посмела,

А с кавалером въявь не заводила дела.

Не мог смириться меч с палаческой судьбой.

Он резко в ножны возвратился сам собой.